Богомолье

27 него — ленъ. Съ нимъ и въ дорогѣ поспокойнѣй. Дорога дальняя, все лѣсами. Итти не страшно, народу много идетъ, а бываетъ — припоздаешь, задержишься . .. а за Рохмановомъ овраги пойдутъ, мосточки, перегоны глухіе, — съ возовъ сколько разъ срѣзали. А подъ Троицей, „Убитиковъ оврагъ" есть, тамъ недавно купца зарѣзали. Преподобный поохравитъ, понятно... да береженаго и Богъ бережетъ. Еще съ нами идетъ Домна Панферовна, изъ бань. Очень она большая, „сырая" — такъ называетъ Горкинъ, — съ ней и проканителишься, да женщина богомольная и обстоятельная. Съ ней и поговорить пріятно, вездѣ ходила. Глаза у ней строгіе, губа отвисла, и на шеѣ мѣшокъ отъ жира. Но она очень добрая. Когда меня водили въ женскія бани, она стригла мнѣ ноготки и угощала моченымъ яблочкомъ. Я знаю, что такого имени нѣтъ — Домна Панферовна, а надо говорить Домна Парфеновна, но я не могъ никакъ выговорить, и всѣмъ дотого понравилось, что такъ и стали всѣ называть — Панферовна. А отецъ даже напѣвалъ — Панфе-ровна! Очень ужъ была толстая, совсѣмъ — Панфе-ровна, Она и пойдетъ съ нами, и за мною поприглядитъ, все-таки женскій глазъ. Она и костоправка, можетъ и животъ поправить, за ноги какъ то встряхиваетъ. А у Горкина въ ногѣ какая-то жила отымается, заходитъ, — она и выправитъ. Съ ней пойдетъ ея внучка, — учится въ бѣлошвейкахъ, — старше меня, тихая дѣвочка Анюта, совсѣмъ какъ куколка, — все только глазками хлопаетъ и молчитъ, и щечки у ней румяно-бѣлыя. Домна Панферовна называетъ ее за эти щечки — „брусничника ты моя бѣленькая-свѣженькая". Напрашивался еще Воронинъ-булочникъ, но у него „слабость", запиваетъ, а человѣкъ хорошій, три булочныхъ у него, обидѣть человѣка жалко, а взять — намаешься. Подсылали къ нему Василь-Василича — къ