Вечерній звонъ : повѣсти о любви

147 и въ лихорадкѣ словно трясутся. Вода въ озерѣ холодная, солнышко сѣло. И до того оба тощіе и поджарые, что безъ смѣха невозможно смотрѣть. Бурчатъ, подплясываютъ, бороденками трясутъ... И вотъ тутъ я подумалъ: всю красоту человѣческую Богъ отдалъ женщинѣ, а все безобразіе — мужчинѣ. Почему такая несправедливость! И про Адама вспомнилъ: худъ и ребристъ, должно быть, былъ, въ родѣ отца Константина. А за Адамомъ, само собою и объ Евѣ подумалъ, и тутъ повторилось въ памяти моей случайное видѣніе и съ той поры, читаю-ли про Еву, разговоръ-ли про нее идетъ — Ева мнѣ въ образѣ Леночки представляется. Это — между прочимъ добавляю, для психологіи моихъ чувствъ. Извиняюсь и за шляпу: я задержался на шляпѣ по той причинѣ, что шляпа имѣла роковыя, можно сказать, послѣдствія, о которыхъ считаю своимъ непремѣннымъ долгомъ разсказать въ доказательство, какъ осторожно слѣдуетъ мужчинѣ обращаться со своей шляпой, тросточкой и прочими предметами мужскихъ потребностей. Кончили раковъ и карасей ловить, и направляемся къ мѣсту стоянки. Надо вамъ замѣтить, что мы съ Платономъ Фаддѣичемъ въ одинъ день, въ одномъ магазинѣ и совершенно одинаковыя шляпы купили. Онъ первый выбралъ, мнѣ его выборъ понравился да и на вкусъ образованнѣйшаго человѣка я положился. „Дайте, говорю такую-же!“ Смѣрили мою голову въ окружности, — оказалась точка въ точку, тотъ-же номеръ мозговъ, только сортъ разный значитъ, — посмѣялся тогда я. И еще я пошутилъ тогда: думалъ, дескать, я, что кому много дано, у того голова больше, а оказалось, что не въ величинѣ дѣло. А Платонъ Фаддѣичъ точно маленько на меня обидѣлся: какъже, говоритъ, вы. фельдшеръ, изучали анатомію, а не понимаете, что дѣло не въ окружности головы, а въ мозговыхъ извилинахъ? Конечно, я когда-то зналъ это, про извилины, да не удержалось въ мозгахъ по давно10 *