Вечерній звонъ : повѣсти о любви

162 бой сверкнули. Платокъ на глаза надвинула, хвостомъ вернула и за дверь. Я за ней! Кричу съ крыльчика: — Машенька! Пластырь-то забыли! Плюнула и не повернулась даже. — Вотъ единственный фактъ, а ужъ какъ вы его примите, — дѣло вашей совѣсти. Ну, время ползетъ, разговоровъ въ городѣ все больше. Вышелъ вечеркомъ на берегъ погулять, къ пристанямъ пароходнымъ, пріятную новость узнаю: купецъ Расторгуевъ, дескать, господину Іероглифову пятерикъ самой лучшей крупчатки въ подарокъ прислалъ! И будто записочка пришпилена: „за благородство"! Совершенно новый оборотъ дѣло, вижу, принимаетъ. Любопытно! Зашелъ къ Пантелеймону Алексѣевичу: радостный, точно именинникъ, при новомъ галттукѣ, и усъ подвитой. — Ну, какъ дѣла? — спрашиваю. — Нѣтъ ли чего новенькаго? — Есть! — говоритъ и улыбается. Вотъ, думаю, про мѣшокъ съ крупчаткой заговоритъ, а онъ вотъ что докладываетъ: — Дознаніе производится. Сегодня у исправника на допросѣ былъ. — Ну, и что же? — Чувствую, что норовитъ подъ оскорбленіе дѣйствіемъ начальника при исполненіи служебныхъ обязанностей меня подвести, только это у нихъ сорвется. Во первыхъ, онъ мнѣ начальникъ въ училищѣ, а не за Волгой, а во вторыхъ, мы не служебными дѣлами занима■ лись, а именины праздновали. Я все, говоритъ, по чистой совѣсти показалъ. Надѣюсь, что вы, какъ честный человѣкъ и свидѣтель всего происшедшаго, подъ присягою подтвердите мои слова. Непріятно одно: потомственнымъ дворяниномъ онъ оказался: говорятъ, что дѣло въ Симбирскій окружной судъ можетъ попасть. — Это, говорю, какъ писатель Гоголь выразился: „пошла писать губернія!"