Заря русской женшины : этюды

201 Какъ пошла то сестрица, залилася слезами, (Соч. Якушкина, Стр, 602. Запись А. Н. Островскаго). Въ другомъ варіантѣ, въ пѣсенникѣ 1780 г., (у Соболевскаго Ш. № 222), сестра, возмущенная злобнымъ пріемомъ невѣстки объязляетъ брату полный разрывъ: Пропади, моя сторонка, Зарости, моя дорожка, Что травою полыньею II цвѣтами пустоцвѣтомъ! Ты прости, прости, мой братецъ, Ужъ какъ дай же, Боже, братецъ, Хоть бы вѣкъ мнѣ не бывати, И двора бъ твоего не знати, Къ двору слѣда не класти!" Вообще, въ охлажденіи покинутой родной семьи къ родичкѣ, выданной, „не собравшись съ разумомъ, въ чужи люди", единственнымъ исключеніемъ является меньшой, подразумѣвай — холостой, братъ. Родители черство и жестко почитаютъ ее отрѣзанвымъ ломтемъ: Велѣла мнѣ матушка семь лѣтъ не бывать; Родимый то батюшка — хоть вѣкъ не видать. А старшій и средній братъ утрачиваютъ родственную чуткость, Когда, стосковавшись по родинѣ, далекая сестра „вскинулась пташечкой кукушечкой" (см. объ этомъ образѣ выше) и прилетѣла въ родительскій садъ, старшіе братья не узнали ея „жалкаго голоса"; напротивъ, кукованье сестры внушило имъ жестокія мысли. И только въ одномъ меньшомъ братѣ рождается смутное предчувствіе — сердце сердцу вѣсть подаетъ: „Что это за пташечка у насъ во саду"? Большой то братъ говоритъ: „Семъ я поймаю". Средній братъ говоритъ: „Семъ я застрѣлю".