Заря русской женшины : этюды

32 Лабуты, Лыбуты или Выбуты. Всѣ подчеркнутыя рѣченія суть видоизмѣненія одного и того же слова „Лебедь" (См, выше). Это единство словеснаго образа въ двухъ сказаніяхъ о дѣвицахъ-перевозчицахъ имѣетъ важное миѳологическое значеніе, показывая, что въ обѣ .легенды легли основою языческія вѣрованія въ женскія водныя божества, — рѣчныхъ нимфъ или русалокъ, — въ лебединыхъ дѣвъ", которыми такъ богатъ нашъ сказочный и былинный эпосъ. Исторически же тутъ пытать нечего, кромѣ свидѣтельства, что идея рѣчного перевоза сливалась въ представленіяхъ древняго славянина съ идеей мощнаго берегового посела и, въ немъ возникающей, сильной власти, при чемъ эта послѣдняя олицетворяется, почему то, — вѣроятно, именно подъ вліяніемъ миѳологической традиціи, — яркимъ, полнымъ энергіи, женскимъ образомъ, какова Ольга. Не менѣе выразительно это въ былинахъ объ Ильѣ Муромцѣ. Побѣжденный имъ Соловей Разбойникъ владѣлъ перевозомъ черезъ „Дунай-рѣку“, а завѣдывала перевозомъ, стоя, какъ валькирія на стражѣ, „Соловьева дочь большая да Катюшенька", — богатырка, „паленица удалая" и разбойница, подобно своему отцу. Перевощикомъ была да Соловьева доць, Доць большая да Катюшенька. Соловей крицитъ ей своимъ зыцьнымъ голосомъ: — Не вези, доць любимая, Татарина да великана — За Дунай рѣку: ты въ тѣ-лоръ ево вези, — Когда дастъ тебѣ батюшку на выкупъ твоево; — Ты въ тѣ-поръ ево вези да за Дунай рѣку, — За Дунай рѣку, да за широкую, — За широкую, да за глубокую. Илья на то да не вѣруетъ. Сходилъ онъ со добра коня На сыру землю да на матушку: