Изабранные разсказы

211 бата поразносятъ Іих’ы и международные вагоны по угламъ богатой, сытой и самодовольно-крѣпкой бабушки Европы. Сапожники же, мѣдники и парикмахеры, кондуктора трамваевъ, булочники, мясники и бакалейщики сидятъ все лѣто, душное-ль, дож д лив о е-ль, все на своихъ насѣстахъ, не подозрѣвая о Карлсбадахъ и объ ожирѣніяхъ сердца. Священники звонятъ въ церквахъ Арбата — Никола Плотникъ, Никола на Пескахъ и Никола Явленный — спокойные и важные, звономъ малиновымъ, въ ризахъ парчевыхъ, вѣковѣчныхъ. вѣнчавшіе и хоронившіе тузовъ, и знать, и бѣдноту. Привыкшіе къ молебнамъ, требамъ, къ истовому пѣнію и жизни истовой, замедленной въ бездвижности, и съ ожирѣньемъ сердца. Гудятъ колокола, поютъ хоры, гремитъ трамвай, звенитъ румынъ въ лѣтнемъ залѣ Праги пышноволосой. Солнце восходитъ, солнце заходитъ, звѣзды вонзаются и надъ Арбатомъ таинственный свой путь ведутъ. И жизнь идетъ, и все какъ будто чинно, все такъ крѣпко, и ‘серьезно, и зажиточно, благонамѣренно. Строятъ дома — сотни квартиръ съ газомъ и электричествомъ; новые магазиныроскошь новая; новыя мостовыя, новый, не русскій шикъ города. Льютъ свѣжій асфальтъ и бѣлятъ стѣны, и возятся, и пьютъ, и накопляютъ, ходятъ въ церковь и вѣнчаются, и любятся, и умираютъ между трехъ обличій одного святителя — Николы Плотника, Николы на Пескахъ и Николая Чудотворца. Зима, весна и лѣто, осень, хладъ и жаръ, и млѣнье, и закаты — все себѣ равно, или кажется такимъ. II Первыя грозы, полумладенческія бури! Пылаютъ барскія усадьбы, останавливаются дороги, и рабочіе выходятъ съ фабрикъ — демонстраціи идутъ Арбатомъ. „Господа" банкеты собираютъ, и изящно бреютъ русское самодержавіе, между икрой и балыкомъ, между Эрмитажемъ или Прагою. Ахъ, конституція, парламентъ, Дума, 14*