Изабранные разсказы

фессора, экономисты изъ сосѣднихъ переулковъ, получившіе портфели министерскіе, гласные свободной Думы, изъ домовладѣльцевъ и врачей, еще' надѣются, на что-то, думаютъ управиться съ героями въ шинеляхъ сѣрыхъ, воевать до одолѣнія врага, и все тому подобное. Лишь болѣе прозорливые, изъ богатыхъ, денежки пересчитавъ, провѣривъ — утекаютъ, кто въ Японію, а кто на западъ. И во время, и во время 1 Вѣдь надоѣло словопреніе, шатаніе, незнаніе. И надоѣло жить въ окопахъ,. видѣть смерть и ждать ее, и надоѣло зрѣлище богатыхъ рядомъ съ бѣдными, и такъ отлично — прекратить все это, отобрать, что можно, подѣлить, съ кѣмъ нужно, и, на бѣлый свѣтъ провозгласивши братство всѣхъ трудящихся, изъ ничего стать всѣмъ. И валъ растетъ, буря идетъ. Подѣлена земля и допылали тѣ усадьбы, что не тронуты двѣнадцать лѣтъ назадъ. Разведенъ скотъ, диваны вытащеньп зеркала побиты и повырублены кое-гдѣ сады. Библіотеки отпылали, сколько надо — въ пламени-ль пожаровъ, въ мирныхъ-ли цыгаркахъ. И ты идешь домой, сѣрый герой, трудно вѣдь на войнѣ сидѣть, когда въ Рязанской, Тульской и Тамбовской, дома, добро дѣлятъ. Ну-ка, господинъ буржуй, иди, кому угодно, подъ шрапнели, въ мерзлые окопы, въ вонь, ко вшамъ, на смерть? И облѣпились ужъ вагоны воинами безъ щитовъ, пустѣетъ дикое, и горестное поле бранное. Но врядъ-ли надоѣло драться. Драться — да не тамъ, не такъ. И ты увидѣлъ, наконецъ, Арбатъ, опять войну — не дѣтскую, какъ прежде, не задорно-шуточную, нѣтъ, настоящую войну, братоубійственную, съ трескомъ пулеметовъ, съ завываніемъ гранатъ. Туго пришлось тебѣ, твоимъ спокойнымъ переулкамъ, выросшимъ на барственности, на библіотекахъ щкультурахъ, на спокойной сытости, изящной жизни. Недѣлю ты прислушивался, какъ громили бомбами — нынѣ не Прѣсню ужъ, а самый Кремль. И за дверьми, за ставнями шепталъ: „не можетъ быть, нѣтъ, невозможно 1“ Но пока шепталъ, ужъ новое пришло на твои камни, въ сѣренькіе дни ноябрьскіе, облѣпило стѣны сотнями