Изабранные разсказы

259 летящей и вьющейся ледяными струями — какъ они извиваются, то вздуваютъ сугробъ вокругъ елочки-вѣшки, то сметаютъ съ обледенѣлой лысины все до чиста! То шагаетъ она по дорогѣ почти что скользкой, то вдругъ вязнетъ чуть не по колѣно — въ малѣйшемъ ложочкѣ. А времени небогато, засвѣтло обернуться, да по дорогѣ, въ Кунаевѣ, хлѣбушка раздобыться... хоть горбушку — и самой голодно, да и. Мишка все ноетъ, и бабка... — О, Господи, да убери ты ихъ отъ меня, окаянныхъ праликовъ! Заточили, треклятущіе! Со временъ „реприманда14 Варвары Михайловны Авдотья первое время была потише, но потомъ приловчилась, и била старуху съ неменьшимъ усердіемъ, но тайно, и запирала въ избѣ, пока синяки не сходили. Била за все — за разбитую, по слѣпотѣ, чашку, за то, что обмочилась, что дверь не прикрыла. Въ этомъ то исходила нѣкая сила, гнѣздившаяся въ поджаромъ Авдотьиномъ тѣлѣ, та сила, что гнала за десятки верстъ по снѣгамъ за аршинчикомъ ситца, краюшкою хлѣба для той-же „стервы". Она и сражалась, носилась, выклянчивала — въ этомъ кипѣніи жизнь. И вотъ наступило время, когда предназначено было бабкѣ отдохнуть отъ войны и боя. Авдотья въ то время рыскала далеко. Мишка-же съ любопытствомъ, и въ одиночествѣ слушалъ, какъ бабка стонала, охала, смѣшно икала. Пользуясь тѣмъ, что нѣтъ матери, Мишка босой вылетѣлъ изъ молочной, съ крикомъ побѣды, маршъ-маршъ проносился взадъ впередъ по дорогѣ. Это казалось ему смѣлымъ, прекраснымъ. Когда въ послѣдній разъ онъ вскочилъ въ избу, бабка уже не икала. Мишка потрогалъ ее за рукавъ, она не шевелилась. Онъ испугался, побѣжалъ „къ барынѣ". На другой день Авдотья съ утра заявилась къ Варварѣ Михайловнѣ. —|Барыня, дозвольте ту сосенку то, во-о, надъ прудомъ, мужичкамъ срѣзать, тамъ аккуратъ моей гробъ выйдетъ — охъ, ужъ долгая-же уродилась, прости Господи... Авдотья была сумрачна и озабочена, и опять недовольна — да и правда, выросла-же бабка такая „долгая", 17*