Изабранные разсказы

49 фена сдержалась и молчала, онъ же, какъ прежде, трепеталъ и блѣднѣлъ, ходилъ на катокъ чаще, и по тѣмъ улицамъ, гдѣ ничего ему не надо было. Передъ масляной однажды къ вечеру налетѣли рои барышенъ, гимназистокъ: устраивался балъ.„Стрекочутъ,“ думала Аграфена — „все стрекочутъ". Какъ всегда въ этомъ было крайнее неодобреніе. Весь вечеръ послѣ нихъ Клавдія съ братцемъ разговаривали; волновались, спорили даже, что и какъ снаряжать. Аграфена же хмуро ворочалась, не могла заснуть и опять мысль о винѣ и хмелѣ вставала въ ея мозгу. Въ день бала братецъ съ утра былъ не свой: точно рѣшалось что-то для него. Напяливалъ мундиръ, доставалъ бѣлыя перчатки и душился. Въ восемь часовъ заѣхала та, и какъ вошла въ комнату въ платьѣ своемъ бѣлѣющемъ, съ легкимъ духомъ вокругъ и тоненькими дѣвичьими ножками — показалась Аграфенѣ невѣстой: сіяющей и ослѣпительной. — Ну, хорошій мой человѣкъ, покажись! Доброе лицо тетушки Люце расцвѣло улыбкой. — Хорошо одѣлась, ангелъ мой, очень хорошо! Потомъ она лукаво глянула на братца. — Вотъ бы, Костя, тебѣ невѣсту такую. Я бы благословила. Костя вспыхнулъ и выскочилъ изъ комнаты. Черезъ четверть часа они уѣхали. Аграфена была блѣдна. Бѣлое облако молодости, сіяній, люстръ, приняло ихъ. Въ блѣднозеркальномъ воздухѣ они носились до утра среди блистающихъ колоннъ, въ вальсахъ и нѣжныхъ танцахъ. Робко благоухала любовь. Ее окутывали ткани, прозрачныя и мятущіяся, и вся эта юность была однимъ взлетывающимъ существомъ, въ золотѣ огня. Аграфена же томилась въ черномъ прозябаніи, безъ сна. Тяжкія волны били въ ея мозгу; сердце источало кровь. И когда силой воли унимала она его на мгновенье, съ великой силою чувствовала, что иначе быть не можетъ; надежды ей нѣтъ. Б. Зайцевъ. 4