Книга Іюнь : разсказы

151 периламъ — бывшій баринъ. Баринъ потому что на немъ потертая бобровая шапка, боярская, бобровый плѣшивый воротникъ, лицо такое худое, точно тяжелая рука сверху внизъ сгладила съ него щеки, такъ что отіянулись внизъ нижнія вѣки и углы рта, — лицо его тонкое и привычное къ тихой думѣ, къ мысли. Высокій, онъ всѣхъ виднѣе въ этой стиснутой, сплющенной кучкѣ людей. А рядомъ баба, съ раскрытымъ отъ худобы ртомъ, съ злобными и испуганными глазами человѣка, у котораго отнимаютъ кошелекъ, и курносый парень съ распяленнымъ ртомъ, блѣдный и зловѣщій, какъ масляничная харя и исплаканная старушонка — все лицо только красный носъ, да красныя вѣки; скорбь ихъ раздула, а все остальное съѣла, больше ничего отъ старушонки и не осталось въ черномъ головномъ ея платкѣ, съ обсмарканными концами. — О, Господи! О, Господи! Давятъ, душатъ. Тяжело-о-о! Тихо ползетъ трамвай. Тяжелый, его обвисшій задъ перегруженъ, тянетъ къ землѣ, не даетъ хода. Ползетъ мимо слежалыхъ, грязныхъ сугробовъ, сора, рвани, падали. И вотъ у тротуара кучка людей. Столпились вокругъ лежащей лошади. Лошадь выпряжена, значитъ лежитъ давно. Бокъ у нея страшно вздулся. Подъ мордой клочекъ сѣна. Видно кто-то сунулъ, чтобы было ей чѣмъ свою жизнь помянуть. Или думали, что вотъ узнаетъ лошадь, что есть еще сѣно на свѣтѣ, понатужится и поборетъ смерть. Нѣтъ, не помогло сѣно. Лежитъ тихо и бокъ вздутый не подымается. Не дышетъ лошадь. Кончено. Вотъ и не хочетъ ѣсть. Не хочетъ. Понимаете вы? Не хочетъ ѣсть... Подымается рука къ бобровой шапкѣ, такая худая, голая, въ потрепанномъ обшлагѣ, отъ тѣла раздѣтая. Тихо склонивъ голову, снимаетъ шапку бывшій баринъ и кре¬