Книга Іюнь : разсказы

153 Старики и старухи сидѣли не шевелясь Поднялась изъ-за стѣны огромная, круглая луна, зацѣпилась за черное дерево, остановилась и облила голубымъ фосфоромъ черныя поникшія фигуры. Въ нишѣ заголубѣла фигура Мадонны, холодно засвѣтился ея золотой вѣнчикъ и омертвѣли цвѣты у ногъ Старики и старухи, одинаково бородатые, сухоносые походили другъ на друга и отличить было трудно, кто старикъ, кто старуха. У старухъ головы были повязаны черными платками, у стариковъ черныя шапочки походили на платки. Сидѣли неподвижно и не удивлялись, что долго не убираютъ домой. Одна изъ старухъ, не поднимая головы, почувствовала лунный свѣтъ и, вытянувъ руки, пошевелила пальцами, словно щупала липкую матерію. — Лунный свѣтъ! Голосъ у нея былъ глухой, тугой, точно механическій. Тогда сидѣвшая рядомъ зашамкала: — Завтра меня переведутъ въ Берлинъ. Я здѣсь два мѣсяца хворала. У нихъ въ больницѣ... Пусть, пусть перевезутъ — я еще поправлюсь. Я теперь плохо помню, но я ее увижу и все ей разскажу. Хю-хю-хю! Вотъ смѣшно! Она протянула руку, крючковатую, бурую въ лунномъ свѣтѣ и тронула сосѣдку за колѣно. — Вы слышите? — Термина Краузе — не поднимая головы, отвѣтила та. Черный платокъ низко спускался ей на лицо, и острый •длинный носъ загибался надъ провалившимся ртомъ. — Да, да, — всколыхнулась та, что смѣялась. — Да! Термина Краузе! Ага, вы знаете! Вотъ я ее найду. Сорокъ лѣтъ я прожила въ Америкѣ, ну, а она-то, навѣрное, здѣсь. Куда она дѣнется, калѣка? Я сорокъ лѣтъ думала о ней,