Книга Іюнь : разсказы

169 родственникъ или знакомый Почему такъ думаютъ неиззѣстно. Можетъ быть, потому, что его обслуживаетъ шикарное окно. Этого Марту никто никогда не видѣлъ. Но всѣ его терпѣть не могутъ. Всѣ — это остальные жильцы этого дома, сплошь русскіе, между собой знакомые. Такъ и говорятъ. — Какой-то гнусный типъ, вродѣ этого нашего Марту. Навѣрное сидитъ и деньги копитъ. — У насъ съ вами никогда ничего не будетъ, а вотъ такіе Марту... Во второмъ русская шляпница. Или вышивальщица Я ее не знаю. Въ третьемъ, — кажется, тоже вышивальщица. Она, очевидно, все куда то бѣгаетъ, потому что къ двери часто приколота булавкой записка: „Дорогой Константинъ Андреевичъ! Ради Бога, обождите. Сейчасъ вернусь. Ключъ подъ ковромъ.“ Въ четвертомъ номерѣ всегда чуть-чуть пріоткрыта дверь и стрекочетъ пиш\ щая машинка. Въ пятомъ страшный крикъ. Три, четыре голоса, всегда разныхъ, надрываясь, всегда кричатъ на всѣ темы дня и вѣчности. О Горькомъ, о любви, о вчерашнемъ убійствѣ, объ измѣнѣ подлаго Жуликова ангелу Сонечкѣ, о жадности Шеркиныхъ и путяхъ антропософіи. Верхнія ноты голосовъ достигаютъ до монсарда. Нижнія спускаются вплоть до гнуснаго Марту, но къ дверямъ приколота бумажка: „Дома нѣтъ“. На дверяхъ шестого этажа наклеена карточка: „Сопзіапііп бе КЫеЬорекой. Стучите громче — я сплю“. Выше — седьмой этажъ, гдѣ я бываю. Еще выше — мансарда.