Лѣто господне : праздники

157 на... 23! Вотъ: „Языкъ глупаго гибель для него!" Что я тебѣ говорилъ? Опять тебѣ все погибель. — Насмѣхъ ты мнѣ это... за что жъ мнѣ опять погибель? — уже не своимъ голосомъ проситъ Гришка. — Дай-ка, я самъ швырну?.. — Царю-Соломону не вѣришь? — смѣется Горкинъ. — Швырни, швырни. Сколько выкаталось... 13? Читатьто не умѣешь... про чита-емъ: „Не забывай етого!" Что?! Думалъ, перехитришь? А онъ себѣ — „не забывай етого!" Гришка плюетъ на полъ, а Горкинъ говоритъ строго: — На святое слово плюешь?! Смотри, братъ... Ага, съ горя! Ну, Богъ съ тобой, послѣдній разокъ прокину, чего тебѣ выйдетъ, ежели исправишься. Ну, десятка выкаталась: „Не уклоняйся ни направо, ни налѣво!" Вотъ дакъ . . . царь-Соломонъ-Премудрый!.. Всѣ такъ и катаются со смѣху, даже Гришка. И я начинаю понимать: про Гришкино пьянство это. — Вотъ и поучайся мудрости, и будетъ хорошо! — наставляетъ Горкинъ, и все смѣется. Всѣ довольны. Потомъ онъ выкатываетъ Гаврилѣ, что „кнутъ на коня, а палка на глупца". Потомъ нянѣ. Она сердится и уходитъ наверхъ, а Горкинъ кричитъ въ догонку: „Сварливая жена, какъ сточная труба!" Царя-Соломона не обманешь. И мнѣ выкинулъ Горкинъ шарикъ, цѣлуя въ маковку: „не давай дремать глазамъ твоимъ". Всѣ смѣются и тычутъ въ слипающіеся мои глаза: вотъ такъ царь-Соломонъ-Премудрый! Гаврила схватывается: десять било! Меня снимаютъ съ хлѣбнаго ящика, и самъ Горкинъ несетъ наверхъ. Милые Святки .. . Я засыпаю въ натопленной жарко дѣтской. Приходятъ сны, легкіе, розовые сны. Розовые, какъ вѣрно. Обрывки ихъ еще витаютъ въ моей душѣ. И милый