Лѣто господне : праздники

26 доходитъ черезъ стекла голосъ Василь-Василича, будто кричитъ въ подушку, но стекла все-таки дребезжатъ: — Эй, смотри у меня, робята. . . къ обѣду чтобы.. ! Слышенъ и голосъ Горкина, какъ комарикъ: — Снѣжкомъ-то, снѣжкомъ... поддолбливай! Да, набиваютъ погреба, спѣшатъ. Ледъ все вчера возили. Я перебѣгаю, босой, къ окошку, прыгаю на холодный стулъ, и меня обливаетъ блескомъ зеленаго-голубого льда. Горы его повсюду, до крышъ сараевъ, до самаго колодца, — весь дворъ заваленъ. И сизые голубки на немъ: имъ и дѣваться некуда! Въ тѣни онъ синій и снѣговой, свинцовый. А въ солнцѣ — зеленый, яркій. Острыя его глыбы стрѣляютъ стрѣлками по глазамъ, какъ искры. И все подвозятъ, все новыя дровянки.. . Возчики наѣзжаютъ другъ на дружку, путаются оглоблями, санями, орутъ ужасно, ругаются: — Черти, не напирай!.. Швыряй, не засти!.. Летятъ голубыя глыбы, стукаются, сползаютъ, прыгаютъ другъ на дружку, сшибаются налету и разлетаются въ хрустали и пыль. — Порожняки, отъѣзжай... чер-ти! . . — кричитъ Василь-Василичъ, попрыгивая по глыбамъ. — Стой.. . который?.. Сорокъ се-мой, давай!.. Отъѣзжаютъ на задній дворъ, вытирая лицо и шею шапкой; такая горячая работа, спѣшка: весна накрыла. Ишь, какъ спѣшитъ капель — барабанитъ, какъ ливень дробный. А Василь-Василичъ совсѣмъ по-лѣтнему — въ розовой рубахѣ и жилеткѣ, безъ картуза. Прыгаетъ съ карандашикомъ по глыбамъ, возки считаетъ. Носятся надъ нимъ голуби, испуганные гамомъ, взлетаютъ на сараи и опять опускаются на ледъ: на сараяхъ стоятъ съ лопатами и швыряютъ-швыряютъ снѣгъ. Носятся по льду куры, кричатъ не своими голосами, не знаютъ, куда дѣваться. А солнышко уже высоко, надъ Барминихинымъ садомъ съ бузиною, и такъ припекаетъ черезъ