Лѣто господне : праздники

34 вую“ гладятъ, подпираютъ санки, но она только головой мотаетъ — не желаетъ. Говорятъ — „за польцимейстеромъ надо посылать!" — Ладно, смѣйся... — начинаетъ сердиться Горкинъ, — она поумнѣй тебя, себя знаетъ. „Кривая" трогается. Смѣются: „гляди, во-скресла!..“ — Ладно, смѣйся. Зато за ней никакой заботы.. . поставимъ, гдѣ хотимъ, уйдемъ, никто и не угонитъ. А гляди — домой по-мчитъ . .. вѣтру не угнаться! Ѣдемъ подъ Кремлемъ, крѣпкой еще дорогой, зимней. Зубцы и щели, и выбоины стѣнъ говорятъ мнѣ о давнемъ-давнемъ. Это не кирпичи, а древній камень, и на немъ кровь, святая. Отъ стѣнъ и посейчасъ пожаромъ пахнетъ. Ходили по нимъ Святители, Москву хранили. Старые Цари въ Архангельскомъ Соборѣ почиваютъ, въ подгробницахъ. Писано въ старыхъ книгахъ „воздвижется Крестъ Харсунскій, изъ Кремля выйдетъ въ пламени", — разсказывалъ мнѣ Горкинъ. — А это — Башня Тайницкая, съ подкопомъ. Съ нее пушки палятъ, въ Крещенье, когда на Ердань ходятъ. Народу гуще. Несутъ вязки сухихъ грибовъ, баранки, мѣшки съ горохомъ. Везутъ на салазкахъ рѣдьку и кислую капусту. Кремль уже позади, уже чернѣетъ торгомъ, доноситъ гулъ. Черно, — до Устьинскаго Моста, дальше. Горкинъ ставитъ „Кривую", заматываетъ на тумбу вожжи. Стоятъ рядами лошадки, мотаютъ торбами. Пахнетъ сѣнцомъ на солнышкѣ, стоянкой. Отъ голубковъ вся улица — живая, голубая. Съ казенныхъ домовъ слетаются, сидятъ на санкахъ. Подъ санками въ канавкѣ плывутъ овсинки, наерзываютъ льдышки. На припекѣ яснѣютъ камушки. Насъ уже поджидаютъ Марьюшкины внуки — Сенька и Николай — носить закупки. Съ ними