Лѣто господне : праздники

77 перь — розговины для всѣхъ. Всѣ сядемъ за столы съ народомъ, подъ навѣсомъ, такъ повелось отъ „древности“, какъ объяснилъ мнѣ Горкинъ, — отъ дѣдушки. Василь-Василичъ Косой, старшій приказчикъ, одѣтъ парадно. На сапогахъ по солнцу. Изъ-подъ жилетки новая, синяя, рубаха, шерстяная. Лицо сіяетъ, и видно въ глазу туманъ. Онъ уже нахристосовался какъ слѣдуетъ. Выберетъ плотника или землекопа, всплеснетъ руками, словно летѣть собрался, и облапитъ: — Ва-ся!.. Что жъ не христосуешься съ ВасильВасиличемъ? .. Стараго не помню .. . ну? И все христосуется, и чмокаетъ. И я христосуюсь. У меня болятъ губы, щеки, но всѣ хватаютъ, сажаютъ на руки, трутъ бородой, усами, мягкими, сладкими губами. Пахнетъ горячимъ ситцемъ, крѣпкимъ какимъ-то мыломъ, квасомъ и деревяннымъ масломъ. И вѣетъ отъ всѣхъ тепломъ. Старые плотники ласково гладятъ по головкѣ, суютъ яичко. Некуда мнѣ дѣвать, и я отдаю другимъ. Я уже ничего не разбираю: такъ все пестро и громко, и звонъ-трезвонъ. Съ неба падаетъ звонъ, отъ стеколъ, отъ крышъ и сѣноваловъ, отъ голубей, съ скворешни, съ распушившихся къ Празднику березъ, льется отъ этихъ лицъ, веселыхъ и довольныхъ, отъ рѣжущихъ глазъ рубахъ и поясковъ, отъ новыхъ сапогъ начищенныхъ, отъ мелькающихъ по рукамъ яицъ, отъ встряхивающихся волосъ враскачку, отъ цѣпочки Василь-Василича, отъ звонкаго вскрика Горкина. Онъ всѣхъ обходитъ по череду и чинно. Скажетъ-вскрикнетъ „Христосъ Воскресе!" — радостно звонко вскрикнетъ — и чинно, и трижды чмокнетъ. Входитъ во дворъ отецъ. Кричитъ: — Христосъ Воскресе, братцы! Съ Праздникомъ! Христосоваться тамъ будемъ. Валятъ толпой къ навѣсу. Отецъ садится подъ „траспаратъ". Рядомъ Горкинъ и Василь-Василичъ. Я съ другой стороны отца, какъ молодой хозяинъ. И всѣ по