Пчела

не хотйли давать своихъ коней при такой ужасной распутицй —и не совсймъ безопасныхъ дорогахъ. Мы уже хотели было пока оставить Мадридъ въ покой и пробраться сперва морскимъ берегомъ къ югу; но одинъ купецъ —нймецъ, которому тоже до зарйзу нужно было попасть въ Мадридъ, посовйтывалъ намъ отправиться другою дорогою; правда, она давнымъ давно была брошена, и по ней приходилось дать не малаго крюку, но все-же въ настоящую минуту, она была лучше пройзжей дороги. Этому купцу мы, вообще, многимъ обязаны: не выручи онъ насъ деньгами, сидйли-бы мы, какъ раки на мели, потому что въ Марселй мы перевели вей свои письма на Мадридъ, и не воображали, что такъ долго замешкаемся въ дорогй. И такъ, наконецъ, выбрались мы изъ Валенсы; 4хали день, ехали ночь, ехали еще одинъ день и дойхали до какой-то несчастной деревушки, гдй приходилось менять дилижансъ; по ни кругомъ, пи около не замйтно было ни малййшихъ следовъ дилижанса, верно, тоже застряли гдй по дорогй. Насъ утйшили здйсь, сказавши, что, видно, намъ придется передневать и переночевать, такъ какъ опаздываше на 24 часа случается здесь сплошь да рядомъ. Все такъ и было, какъ по писанному. Деревушка эта называется Альбацете. На кануне еще выпалъ снйгъ и стужа стояла невыносимая, поэтому я, по крайней мйрй не сохранилъ въ душй своей пргятныхъ воспоминашй объ этихъ 24 часахъ; здйсьне принимаютъ пикакихъ мйръ противъ холода и мы просидйли почти все время у камина, гогоча отъ мороза, какъ гуси; съ одного боку мы чуть не сжарились, съ другаго совершенно замеряли. Наконецъ на другой день, или, вйрнйе, вечеръ прибыль давно жданный дилижансъ; земля замерзла съ колеями въ цйлый футъ, лошаки надрывались и все таки тащились шагомъ, падали, спотыкались каждую минуту, ужасная, мучительная йзда! Погода немножко разгулялась, показалось солнце огненнымъ шаромъ на краю необозримой равнины и закатилось въ послйдшй разъ въ старомъ году это былъ канунъ новаго года. Тутъ съ нами произошла маленькая неожиданность. Гаклендеръ, которому нездоровилось уже нйсколько дней, объявилъ наконецъ часовъ около 11 ночи, что онъ не въ состоянии больше переносить эти ужасные толчки, и поэтому сойдетъ въ ближайшей деревнй и переночуетъ, а потомъ уже доберется до Мадрида какимъ нибудь способомъ. Понятно, что я остался съ нимъ. Мы поручили свои сундуки архитектору Лейнсъ, который присоединился къ намъ еще въ Барселонй, и сошли на слйдующей станцш въ половинй двйнадцатаго ночи; достучались въ гостиницй и одиноко встретили новый годъ, сидя передъ плохимъ-каминомъ съ чашкой шеколада въ рукахъ, который здйсь превосходно подается всюду, даже въ самой дрянной деревушкй. Гаклендеръ намйревался еще въ Альбацетй проспать всю ночь и поэтому подробно распросилъ о другой дорогй, которой мы и рйшились воспользоваться завтра. На другой день, выспавшись, онъ совершенно оправился, мы наняли себй повозку, запряженную однимъ лошакомъ и покатили по ЛаМанхй, мйсту похождешй Донъ-Кихота. Передъ нами развернулась страшно-безконечная равнина, кругомъ ни деревца, ни кустика, и только нйсколько жалкихъ деревушекъ разбросано тамъ и сямъ, на 4 6 миль одна отъ другой. Не пройхали и часа, какъ вдругъ трахъ! и великш поэтъ, умный художники, грязный цыганъ и лошакъ —все это перемйшалось. Никто изъ насъ, однако, не ушибся, и мы со смйхомъ принялись подымать свою повозку; прежде всего вытащили лошака и кнутомъ привели его въ чувство: онъ застрялъ въ оглобляхъ и лежалъ, какъ мертвый. Почва была такая неровная, что мы только время отъ времени садились на какихъ-нибудь полчаса, а то большей частью шли пйшкомъ, да это было и гораздо прlятнйе при сильномъ холодй и рйзкомъ вйтрй. Наконецъ поздней ночью добрались мы до деревни и остановились въ позадй. Здйсь намъ въ первый разъ пришлось видйть Фанданго; мы чувство-

вали себя хорошо и свободно среди простаго люда, толпы погонщиковъ и цыганъ, расположившихся вокругъ пылавшаго огня; и чувство это вполнй понятно. —Мы потеряли всякую охоту йхать, или вйрнйе, идти пйшкомъ, и наняли поэтому у трактирщика двухъ лошаковъ; сйли на нихъ на другой день раннимъ утромъ, закутались въ испанскле плащи, купленные еще въ Валенсш, нахлобучили свои сомбреро и выйхали, въ сопровождены цыгана, въ необозримую равнину. У каждаго висйла на сйдлй длинная винтовка, и за поясомъ торчалъ длиннййппй ножи; этими снабдили насъ трактирщики и мы возратили ему все это черезъ цыгана. Весь первый день мы йхали безостановочно, слйзая съ лошаковъ на какихъ-нибудь десять минуть, чтобы съйсть кусочекъ хлйба, взятаго нами съ собою, и выпить глотокъ вина изъ кожаной фляжки, висйвшей на моемъ сйдлй; и ни разу во весь день не встрйтилось намъ ни одной деревушки; тамъ и сямъ развалины какого-нибудь дома, и то все только „мйстность, голая мйстность “. Наконецъ поздними вечеромъ показалось жалкое гнйздо, Campo de Criptana, гдй мы отлично пообйдали й выспались. На другое утро, въ половинй седьмаго, мы были уже опять верхомъ; погода стояла дрянная; передъ нами все еще таже необозримая равнина, дули холодный непр!ятный вйтеръ, дождь падали горизонтально, внизу непр!ятно шуршала длинная трава; сдйлалась страшная распутица. Прижавши подбородокъ и склонивши головы немножко на сторону, чтобы какъ-нибудь защититься отъ дождя, мы продолжали безостановочно свое трюхъ, трюхъ, трюхъ, до часу. Тутъ мы отдохнули съ полчаса; пойли сами и дали вздохнуть лошаками, у которыхъ не разъ уже подкашивались ноги; кавалькада началась снова. Намъ нужно было, во чтобы то ни стало, сегодня же дойхать до Tembleque, до которой дошла уже Мадридская желйзная дорога; намъ сказали навйрное, что вечеромъ, въ половинй восьмаго, идетъ еще одинъ пойздъ въ Мадридъ. Становилось все темнйе, животныя все больше утомлялись; еще съ трехъ часовъ пополудни мы увидйли передъ собою мйсто нашего назначена и, несмотря на самую быструю йзду, все еще никакъ не могли добраться, —такъ обманчивы разстоянlя на этихъ болыпихъ равнинахъ. Въ темнотй ужасно трудно было разбирать дорогу и я три раза сваливался въ ровъ, вмйстй съ своими лошакомъ, но ни разу не ушибся; я заранйе подумали о такой возможности и йхалъ уже съ часъ безъ стременъ, и поэтому, при каждомъ падеши, тотчасъ становился на свои собственный ноги; Гаклендеръ йхалъ позади меня и все время бранился и ругался, что его проклятая скотина то и дйло падаетъ на колйни;—но такъ какъ всякое страдаше имйетъ свой предйлъ, то и мы въ концй концовъ добрались до Tembleque, въ восьмомъ часу. Смертельно усталые слйзли мы съ лошаковъ и разразились хохотомъ, глядя другъ на друга: послй двйнадцати часовой йзды, мы почти не могли двинуть ногами; вдобавокъ насъ забрызгало грязью до самыхъ глазъ и съ одной стороны мы были сухи, а съ другой промочены до костей и черны какъ уголь. Но самое лучшее —не было больше пассажирскаго пойзда. Мы кричали и бранились, и Гаклендеръ увйрялъ, что везетъ самыя важный депеши въ английское посольство, —все напрасно; мы должны были здйсь переночевать, что собственно для насъ было очень хорошо, и выйхали на другой день утромъ въ пять, а въ 8 были въ Мадридй. Нахожу, что тутъ не хорошо: холодно, дурная погода, дороговизна. До сихъ поръ побывали еще только въ галлерей и арсеналй, и то и другое выше всякаго описашя; въ галерей особенно замйчательно собрате картинъ Веласкеза иМурилльо, замйчательно и по своей красотй и по числу. Осмотрйвъ вей достопримйчательности, мы устремимся на югъ; вообще я ради, что скоро уйду изъ Испаши. Работать нельзя, то за дождемъ, то за холодомъ, а сидйть почти сложа руки слишкомъ дорого; а мнй хотйлось бы сберечь еще кое что и для Алжира; на йду и питье выходить еще немного,

но на все другое: квартира, почта, портныхъ и сапожниковъ—просто ужасъ; хорошо, что насъ трое: этимъ значительно сокращается расходи. Въ нйкоторыхъ домахъ, куда мнй дали рекомендательный письма, меня приняли очень вйжливо и радушно; вообще вей, съ кймъ мы имйли случай здйсь познакомиться, оказывались очень услужливыми и добрыми людьми. Мадридъ не такъ красивъ, какъ я думалъ; архитектуры никакой, одежда и нравы —безвкусица и мйшанина: испансше остатки на французской модной подкладкй. Живописцу нечего и йхать въ Мадридъ, если не припасено у него лишнихъ денегъ года на два.—Передайте мамй, съ массой поклоновъ и поцйлуевъ, что-бы она обо мнй не безпокоилась: ничего мнй не сдйлается, я очень остороженъ... Гренада, 4 февраля 1854 г. Дорогой папа! Въ предпоелйднш день нашего пребывашя въ Мадридй, я увидали его съ его хорошей стороны; послй долгаго ненастья, наступила наконецъ восхитительная погода и это былъ, какъ разъ, день св. Антошя, въ который тамъ происходить странная церемошя: вей лошади, мулы, ослы и даже собаки, однимъ словомъ все, что собирается передъ церковью, благословляется и кропится святой водой; сверхъ того, каждый еще приносить съ собою мйшокъ съ кормомъ и хлйбецъ, и это тоже благословляется и хранится потоми у хозяина какъ лекарство для скотины. Масса лошадей, тянувшихся вдоль всей длинной улицы до церкви, была ужасная, и при этомъ невообразимо яркая толпа людей, точно въ какой сказкй. Замйчательно, что не только простой люди ведетъ своего мула или лошадь, но встрйчаются и прекрасные экипажи, съ сидящими въ нихъ изящными кавалерами и дамами, рядомъ съ какой нибудь несчастнййшей повозкой, всадники на красивыхъ англщекихъ или андалузскихъ лошадяхъ среди мужиковъ и самого отчаяннаго сброда. Красивйе всего были богатые андалузеше крестьяне, галопировавппе на разубранныхъ скакунахъ въ своемъ изумительномъ нарядй: вездй и всюду болтались кисточки и шелковыя ленты, все было сплошь зашито серебромъ, нйкоторые доводить роскошь до крайности: украшаютъ широчайппй нагрудникъ своей лошади маленькими зеркальцами въ оправй, не довольствуясь множествомъ всякихъ кистей; гривы расплетены въ обй стороны красивыми косами и каждая изъ нихъ оканчивается или бархатной кокардой, или длинными развйвающимися лентами. Встречались тутъ и дамы на лошадяхъ; одна была просто восхитительна въ своемъ драгоцйнномъ андалузскомъ костюмй. Долго бродили мы здйсь, но потомъ вспомнили о нйкоторыхъ необходимыхъ покупкахъ для дороги. Я купилъ себй полный костюмъ отчасти потому, что йхать верхомъ безопаснйе, а отчасти по своей суетности, да и въ послйдствш онъ мнй можетъ пригодиться. Прюбрйлъ я себй во-первыхъ: низенькую андалузскую черную шляпу съ шелковымъ платкомъ, который завязывается вокругъ головы, и концы его висятъ сзади; потомъ коричневую куртку съ красными шнурками и серебряными (конечно не настоящими) кисточками; длинный, широки красный поясъ; короткlе въ полъикры, панталоны, наружный разрйзъ которыхъ идетъ почти выше колйна; черные, бйлые и голубые чулки и крйпше кожаные гамаши до колйнъ, очень красиво расшитые разными узорами и съ чрезвычайно кокетливо висящими ремешками;, на гамашахъ идетъ тоже наружный разрйзъ; и наконецъ желтовато бйлый цлащъ, съ коричневыми полосками; ио просту говоря, кусокъ ткани, въ который можно завернуться во вейхъ наиравлешяхъ, какъ въ шотландски пледъ. И когда я красовался въ такомъ нарядй, съ длинной винтовкой у ейдла, верхомъ на черномъ андалузскомъ скакунй, пройзжая изъ Аранхуеца 1 въ Толедо, и изъ Толедо въ СантаКруцъ, меня принимали Богъ знаетъ за кого; Гаклендеръ

ПЧЕЛА

191