Родное

146 шепталой, а по срединѣ высилась удивившая меня бутылка портвейна! Это мнѣ было особенно пріятно: меня уже считаютъ солиднымъ человѣкомъ. И я держалъ себя подобающе: облокотился и морщилъ лобъ, временами покрякивалъ. Ваня называлъ меня по имени и отчеству, пожималъ мнѣ руку и говорилъ восторженно: — Мы теперь съ вами сами сочинители! Растроганный, я продекламировалъ ему стихи „О чемъ шумите вы, лѣса?11 — гдѣ былъ, помнится, такой стихъ: Шумѣли всѣ лѣса, Молчали небеса! Ваня показалъ мнѣ множество книгъ въ роскошныхъ переплетахъ и все повторялъ: — Сами понимаете, стою при сборкѣ... но это не воровство, если я у папаши беру. И я не на кабакъ, а на библіотеку откладываю. Глядите: на каждой книжечкѣ — В. С. — Ваня Сахаровъ! Не можетъ никакъ пропасть. Вѣчное владѣніе! Чай намъ подавала въ стаканахъ на подносѣ съ розанами, съ вареньемъ въ блюдечкахъ, дѣвочка поразительной красоты, съ личикомъ ангела. Ваня гладилъ ее по пальчикамъ и называлъ нѣжно — „Танечка, мой ангелъ!11 Какъ я ему завидовалъ! — Знаете... — мечтательно говорилъ онъ мнѣ, хочу образовать ее при посредствѣ библіотеки и потомъ жениться. Надо всѣмъ рваться къ свѣту и стать энтелегентами. Жаль, не удалось попасть въ гимназію. Завидую я вамъ! Волнуясь, краснѣя, поминутно вытирая потѣвшій лобъ, Ваня прочиталъ мнѣ разсказъ про одного молодого баньщика, который долженъ былъ влачить жалкую жизнь среди сырыхъ стѣнъ, слушать вопли и за¬