Богомолье

13 реечку приглядѣлся, не дотрогнулся, ни-ни,., а только такъ вотъ надъ ней, пядью помоталъ-помоталъ, привѣсился...— р-разъ, топорикомъ! — мѣту и положилъ, отсѣкъ. — „Извольте, — говоритъ, — смѣрить, ваше величество “. Смѣрили аршинчикомъ клейменымъ, — какъ влитой! Государь даже плечиками вскинулъ. Погодите, говоритъ, Мартынъ-то нашъ. Провелъ опять пядью надъ обрѣзкомъ, —■ разъ, разъ, разъ! — четыре четверти проложилъ-помѣтилъ. Смѣрили — ни на волосокъ прошибки! И вершочки, говоритъ, могу. И проложилъ. Могу, говоритъ, и до восьмушекъ. Государь взялъ аршинчикъ его, подержалъ время... — „Отнесите — говоритъ — ко мнѣ въ покои сію диковинку и запишите въ царскую мою книгу безпремѣнно!" Похвалилъ Мартына и далъ ему изъ кармана въ брюкахъ со-бственный золотой! Мартынъ тутъ его и поцѣловалъ, золотой тотъ. Ну, тутъ ему наклали князья и генералы, кто цѣлковый, кто трешну, кто четвертакъ... — попировали мы. А Мартынъ золотой тотъ царской подъ икону положилъ, на-вѣки. Ну, хорошо. Годъ не пилъ. И опять на него нашло. Ну, мы отъ него все поотобрали, а его заперли. Ночью онъ таки-сбѣгъ. Съ мѣсяцъ пропадалъ пришелъ. Полѣзъ я подъ его образа глядѣть, — золотого-то царскаго и нѣтъ, про пилъ! Стали мы его корить: — „Царскую милость пропилъ!" Онъ божится: не можетъ того быть! Не помнитъ: пьяный, понятно, былъ. Пропилъ и пропилъ. Съ того сроку онъ пить и кончилъ. Станемъ его дражнить: — „Царской золотой пропилъ, доказалъ свой аршинъ!" Онъ, прямо, побѣлѣетъ, какъ не въ себѣ.