Богомолье

182 и золотой, и серебряной, съ морозцемъ, съ отдѣлкой въ луженую полоску, оклеены изнутри розовой бумагой — подъ Троицу — и называются — троицкими. Такихъ, будто, больше нигдѣ не дѣлаютъ. Аксеновъ всѣмъ намъ даритъ по сундучку, мнѣ — особенный, золотой, съ морозцемъ. Мы стѣсняемся принимать такіе богатые подарки, говоримъ — чѣмъ же мы отдаримъ, помилуйте!.. А онъ, руками на насъ: — Да ужъ вы меня отдарили'лаской, въ гости ко мнѣ зашли! Правду Трифонычъ говорилъ: нарадоваться на него не могли, какой онъ ласковый оказался, роднѣй родного. Разспрашиваетъ про Трифоныча, и про Ѳедосью Ѳедоровну, супругу Трифоныча, — здоровы ли, и хорошо ли идетъ торговля. Говоримъ, что здоровы, и торговля ничего идетъ, хорошо, да вотъ дѣло какое вышло. Поставила намедни Ѳедосья Ѳедоровна самоваръ въ сѣняхъ, и зашумѣлъ самоваръ, Ѳедосья Ѳедоровна слышала... пошла самоваръ-то взять, а его жулики унесли, съ огнемъ! Она и затосковала: не къ добру это, помереть кому-то, изъ семейства, — такое бывало, примѣчали. Къ Успеньеву дню къ Троицѣ собираются. Аксеновъ говоритъ, что все отъ Бога... бываетъ, что и знакъ посылается, на случай смерти. — Ну, у нихъ- хорошій молитвенникъ есть, Саня. . ,— говоритъ, — имъ безпокоиться нечего, и хорошіе они люди, на-рѣдкость правильные. Узнаётъ, почему не у него остановились. Горкинъ проситъ его не обижаться — Помилуйте, какая же обида ... — говоритъ Аксеновъ, — самъ Преподобный къ Никодиму-то васъ привелъ! И достославный онъ человѣкъ, не мнѣ чета. Проситъ снести поклонникъ Трифонычу и зоветъ въ другой разъ къ себѣ: — Теперь ужъ найдете сразу маленькаго Аксенова .