Вечерній звонъ : повѣсти о любви

142 находка, а не невѣста. Хлѣбная крыса и при томъ дѣвица въ полномъ расцвѣтѣ всѣхъ цѣломудренныхъ прелестей перваго сорта, со сверканіемъ брилліантовъ въ ушахъ, на шеѣ, на всѣхъ, почитай, пальцахъ и особенно на возвышенной груди! Сколько конкурентовъ изъ мучной торговли къ ней присватывались, — всѣмъ отказъ: родители образованнаго и благороднаго человѣка желаютъ, а стороной, черезъ просвирню, Платону Фаддѣичу намеки дѣлаютъ: пусть, дескать, дерзаетъ, отказа не будетъ. И всѣмъ про это въ городѣ извѣстно было. Любой съ руками ногами такую невѣсту оторвалъ-бы. а Платонъ Фаддѣичъ дуракомъ прикинулся, будто это ■дѣло къ нему не относится и полной безчувственностью на всѣ намеки отвѣчалъ. А въ Капитолину Расторгуеву нашъ историкъ и географъ уѣзднаго училища былъ по самую маковку влюбленъ и, какъ человѣкъ тоже достаточно образованный, зная что Расторгуевы на Платона нацѣлились, не рѣшался въ домъ къ нимъ съ рукой и сердцемъ подъѣхать: афронтъ получишь. И отъ этого тайно возненавидѣлъ своего начальника, стоявшаго поперекъ дороги рѣдкому счастію. Вотъ онъ-то и пустилъ въ обращеніе по городу касательно „собаки, которая на сѣнѣ лежитъ“. Истиной-же причины Платоновскаго безчувствія къ прелестямъ Капитолины Іероглифовъ не понималъ. Не догадывался, что собака-то на поповомъ дворѣ, такъ сказать между нами, зарыта. По простотѣ своей историкъ и географъ слухамъ вѣрилъ, что не Платонъ, а я намѣренія мужскія касательно молодой попадьи отъ „Варвары-великомученицы" имѣю. Теперь я такъ соображаю, что самъ-же Платонъ Фаддѣичъ и замутилъ воду вокругъ попова дома и самому себѣ изъ меня любовный щитъ тогда сдѣлалъ. Но недаромъ сказано мудрецами, что все тайное по минованіи временъ сдѣлается явнымъ. Такъ оно и вышло. На „Мать-Елену, царя Константина", въ батюшкины именины на ту сторону Волги погулять да порыбачить компаніей поѣхали.