Вечерній звонъ : повѣсти о любви

164 сторожитъ: публика изъ любознательности мимо дома гурьбой ходитъ и пальцемъ убѣждается, что ворота покрасили. Поймаетъ Расторгуевъ такого любознательнаго и прикажетъ дворнику рожу ему въ зеленый цвѣтъ выкрасить. „Колупай, говоритъ, пальцемъ свою собственную рожу, а чужихъ воротъ не касайся!“ Время ползетъ, а успокоенія въ городѣ незамѣтно. Совсѣмъ напротивъ. Захожу какъ-то къ Платону Фаддѣичу,—хотя на лицѣ никакихъ воспоминаній не осталось, но узнать человѣка нельзя: точно только что родную мать схоронилъ. Никакой воинственности не осталось. Смирненькій такой. Какъ будто-бы даже меня боится. — Что, спрашиваю, нигдѣ васъ не видать? — Предпочитаю, говоритъ, одиночество. Жизнь животныхъ изучаю. — Бросьте, говорю: мало вамъ изъ-за амебы досталось? По малу разговорились. Поинтересовался насчетъ суда съ Іероглифовымъ. Махнулъ рукой: — Остановилъ я свою жалобу. Съ горяча тогда сглупилъ, а потомъ понялъ, что вы правильно посовѣтовали плюнуть на всю эту исторію. Огласка повредитъ только. Я, говоритъ, Іероглифову предложеніе сдѣлалъ помириться и все забыть, однако отвѣта не поступаетъ. Правда-ли, спрашиваетъ, что онъ на Капитолинѣ Ивановнѣ Расторгуевой женится? — Доподлинно утверждать не могу, но кажется, что дѣло въ эту сторону клонится. Каждый праздникъ у нихъ въ дому бываетъ и съ отцомъ въ кабріолетѣ разъѣзжаетъ. Теперь, говорю, какой-то дуракъ путь къ счастью ему раскрылъ: ворота деготкомъ подмазалъ,теперь папаша будетъ объ одномъ заботиться — какъбы поснорѣе бракованный товаръ сдать. А Пантелеймонъ Алексѣевичъ — женихъ на очереди. Вы, говорю, въ тиражъ вышли. Побывалъ и у Іероглифова. Тоже не узнаешь.