Вечерній звонъ : повѣсти о любви

169 обвиняемаго!) Платонъ Фаддѣичъ могъ отводъ сдѣлать. Что-же, думаю, выходитъ: народу было много, а я одинъ за всѣхъ отдувайся! Слышу, — за окномъ опять крики, шумъ, драка. Выглянулъ, что-же происходитъ? Привезли пожарную машину съ кишкой, чтобы публику распугать, а слободскіе парни машину у полиціи отбили и давай ее-же поливать. Потомъ какъ струя ударитъ въ окна! — только звонъ и крикъ „ура“. Чуть отвернуться поспѣлъ, какъ въ свидѣтельскую ударило и прямо въ спину господину Іероглифову! И смѣшно, знаете, и страшно. Не судъ, а осадное положеніе выходитъ. Что-же вы думаете? Такъ въ этотъ день и не состоялось: судья животомъ заболѣлъ и дѣло отложили. Кто-то въ „Симбирскую газету “кореспонденцію про это напечаталъ. Какъ не дознавались, автора не обнаружили. Сдается мнѣ, что написалъ неиначе, какъ самъ знаменитый адвокатъ, потому что очень ужъ задорно написано было —■ прямо со смѣху умереть можно. Ну, кому, знаете, смѣхъ, а кому — горе: за революціонное настроеніе публики нашего исправника убрали. Говорятъ губернаторъ его вызвалъ и сказалъ ему въ упоръ: „вы, дескать, баба беременная-, а не исправникъ". А кстати надо сказать, что дѣйствительно исправникъ имѣлъ животъ прямо не отъ міра сего: ежели въ профиль посмотрѣть: точно одно брюхо въ сапогахъ! Непремѣнный членъ окружного суда потребовалъ, чтобы дѣло объ оскорбленіи дѣвицы Расторгуевой, въ виду столь напряженной обстановки, сложившейся въ нашемъ городѣ, разсматривалось не у нашего судьи, а было перенесено въ болѣе спокойную обстановку. А тѣмъ временемъ Платонъ Фаддѣичъ озлобился. Все равно, говоритъ, пропадать, и пустилъ въ дѣйствіе свою жалобу объ избіеніи его подчиненнымъ лицомъ, учителемъ Іероглифовымъ, тростью съ оловяннымъ набалдашникомъ, при такихъ-то свидѣтеляхъ. Съ волками, говоритъ, жить — по волчьи выть! И господинъ исправ¬