Въѣздъ въ Парижъ

144 „А ты... не сможешь?!.." — спрашивала она себя. Перечитала „Порогъ" Тургенева, — стихотвореніе въ прозѣ, восторженно принятое когда-то русской интеллигенціей. „Святая"!.. Переступила порогъ. Тогда — „святая"! А теперь? Почему такъ — теперь!.." „А ты, русская... не можешь?.." Аля не отвѣчала себѣ, не знала. Она была подлинно русская, изъ старой семьи военныхъ. Ея пращуръ, стрѣлецъ-бунтарь, помилованъ былъ Петромъ за дерзость. „Съ петлей на шеѣ, встрѣтился онъ съ Царемъ глазами!" — не разъ страстно разсказывалъ ей отецъ. — „Спросилъ Царь: — „Бунтовалъ супротивъ Меня?" — „Бунтовалъ, Государь"! —сказалъ и не опустилъ глазъ. Такъ и впились другъ въ друга. — „Висѣлицы боишься?" —гспросилъ опять Царь и показалъ плетью на перекладины, гдѣ качались.— „Не боюсь, Государь!" — сказалъ стрѣлецъ: „Хаживалъ я за смертью. За Тебя боюсь!" — „А почто за Меня боишься?" — усмѣхнулся жестоко Царь. — „Насъ сказнишь, кого подъ Тобой оставишь, тишихъ? Съ тишихъ, какой же Тебѣ прибытокъ! вонъ Ты какой шумной! Шумные Тебѣ нужнѣй!" Влипъ въ него Царь глазами, а тотъ не сдаетъ, какъ соколъ на солнце смотритъ!—„Добро",сказалъ Царь,—„правдой Мнѣ служить будешь?"—„Такому буду". — „Добро",—сказалъ опять Царь, — „живи, шумной! служи меньшой Старшому, а пуще Его — Матери служи, Россіи!“ И собственной рукой царской снялъ съ шеи его удавку. Пушкарнаго строя урядника повелѣлъ писать въ царскую свою охрану, Ивана Соколъ-Стрѣльцова! И сложилъ Иванъ Соколъ за Государя и Россію голову въ славный Полтавскій бой, — „у Царева боку, у правой Его руки, швецкая пуля сразила въ сердце!" Картинка Сурикова висѣла у нихъ въ Лоховѣ. Помнила ее съ дѣтства Аля, любила искать „Сокола". Показывалъ ей отецъ: — „Всѣ — Сокола, всѣ — наши!"