Въѣздъ въ Парижъ

17 ...„іііизіопз регсіиез... ...„рготеззез... раз ассошрііез!.. Стоявшій прямо, слѣпой, смотрѣлъ въ „аллею". Тамъ столбы бѣжали, сливались въ мути. Но флейта напѣвала нѣжно, манила въ дали, гдѣ — небо голубое, гдѣ — „море, какъ глаза твои, синѣетъ... и острова, волшебными цвѣтами, какъ поцѣлуи губъ твоихъ прелестныхъ"... гдѣ „музыка звучитъ и дни, и ночи..." Сопрано, мандолина — подпѣвали: „Глаза мои — мерцающія звѣзды... „Пойдемъ со мною, „Пойдемъ со мно-о-ю... Віолончель вступала, глухимъ укоромъ: „Ты обѣщала... Ты обѣща-а-ла, жи-и-изнь... Игравшаго не видно было: голова его склонилась, моталась шляпа. Онъ ковырялъ смычкомъ, тянулъ изъ инструмента жилы. Ерзали его лопатки, крутилась шея. Сопрано, лицомъ подъ эстакаду, укоряло: „...Ти ш’аѵаіз ргошіз... ш’аѵаіз ргогпіз... „Ма ѵіе... та ѵі-і-іе!.. Стояли плотно, давили на рѣшетку, колыхались. Подпѣвали глухо. Обычная толпа метро — рабочіе въ каскеткахъ, мидинетки, мелкіе торговцы, машинистки, посыльные, солдаты, клерки, чиновники, многіе съ полосками въ петлицахъ — бывшіе солдаты, — плотный слой Парижа. Выше другихъ стоялъ гвардеецъ въ каскѣ, въ черно-красной гривѣ, гудѣлъ въ листочекъ. На темномъ фонѣ, притиснутые къ прутьямъ, такъ что выпирали вздутки, желтѣли двое. Сразу ихъ признаешь — пятна молочной грязи, ^союзныя шинели", затрепанную тряпку — демикотона, что ли, — пальто биваковъ, платье черной доли, — дары бездомнымъ. Все еще они мелькаютъ, демикотонъ еще желтѣетъ по Парижу, — халаты арестантовъ, затрапезные подряски служекъ, — размахъ Европы. Ив. Шмелевъ. 2