Въѣздъ въ Парижъ

27 Кто-то кричитъ: — „Пусти-те..!" Голосъ истошный, трудный. Я знаю: пробирается ко мнѣ. И жду въ тревогѣ. Это старичокъ. Лицо знакомое, но кто онъ — не могу припомнить. Онъ низенькій, въ поповской шапкѣ, щуплый, глаза слезятся, жидкая бородка, — какъ будто, богадѣльщикъ. Красный узелокъ подмышкой, словно — въ баню; только не бѣлье, а яблоки или просвирки, выпираетъ. Такъ ему я радъ, родному, съ нашей стороны. Хочу спросить о важномъ. Но онъ моргаетъ: — „Идемъ, идемъ!.." Онъ что-то знаетъ. Намъ даютъ дорогу. Шепчетъ: — „СъРІасебе Іа Сопсогбе... Черезъ Берлинъ, а тамъ направо. Послѣдній поѣздъ..." Сердце у меня взмываетъ. Билеты, визы..? Не поспѣемъ. Онъ бѣжитъ, подхватываетъ полы. Я вижу, что это нашъ извощикъ, „изъ хорошихъ", только очень старый. За мной прислали... Но какой-то странный: армякъ распущенъ сарафаномъ, безъ кушака, мететъ полою; серебряные „бубыри" подмышкой, въ строчку; шапка подъ-бобра, съ подушечкой и уголками, выпушка на шеѣ, лисья, — какъ у кучеровъ. Иду въ тревогѣ: не поспѣемъ, послѣдній поѣздъ. Лучше бы въ пролеткѣ—черезъ Берлинъ, а тамъ направо, близко. И безъ визы можно. Бѣжимъ по налощеному асфальту. Скользко. Ни души навстрѣчу. Позади раскаты, взрывы. Оглядываюсь пламя выше, мигаетъ Арка, огненнымъ и чернымъ, дымъ клубами. Пожаръ?.. Ощупываю набѣгу карманы, сагіе б’ібепШё. А деньги..? какъ же мы уѣдемъ?.. Старичокъ бѣжитъ, поматываетъ узелочкомъ. Мнѣ кажется, что все онъ знаетъ. Визы продаютъ на Ріасе, бе Іа Сопсогбе, въ какой-то будкѣ. Кто же онъ? Такой знакомый... Алексѣй, нашъ кучеръ? Но тотъ былъ выше, съ черной бородой... и померъ, когда я былъ студентомъ. Померъ, а живетъ, — не странно.