Въѣздъ въ Парижъ

28 СЬатрз-ЁІузёез уходятъ безконечно, книзу, въ холодномъ свѣтѣ матовыхъ шаровъ, молочно-мутныхъ. Странные огни, другіе. Прежніе ведеркой были, зеленоватые. А эти, бѣловатыми шарами, гдѣ я видѣлъ? Въ дѣтствѣ, въ сѣняхъ театра, у подъѣздовъ? Давніе огни. Вдали — какъ черная рѣка, замерзло. Грязный ледъ переливается и свѣтитъ сонно, накатаннымъ асфальтомъ. Блѣдные огни навстрѣчу: такси, тревожно убѣгаютъ къ Этуали, всѣ — пустые. Въ сосѣднихъ улицахъ огни погасли, тамъ чернота. Я вспоминаю авеню огней, витринъ, автомобилей и отелей, — гдѣ все это? Темные дома, слѣпые. Все прошло. Теперь одна дорога — прямо, въ мертвенныхъ огняхъ, холодныхъ. Скоро и они погаснутъ. Бѣгу въ тоскѣ. Сйатрз-ЕІузёез, послѣдняя моя дорога. Я слышу, какъ за мной пустѣетъ, лопаются тонко стекла. Шары погасли? Оглядываюсь набѣгу. За матовымъ стекломъ краснѣетъ, гаснетъ. Слышу, какъ шары пустѣютъ. Вотъ фонарь. Я добѣгаю — меркнетъ, красный уголекъ, погасъ. Но впереди еще мерцаютъ. Я кричу, показываю на фонарь, — онъ меркнетъ. — „Гаснутъ I.. Почему гаснутъ? Г Отъ дыма, съ Этуали..? Старичокъ — мнѣ кажется, что онъ священникъ, кричитъ невнятно: — „Елисейскія Поля..! ... конецъ!..“ Стучитъ за нами по асфальту, попрыгиваетъ, какъ кузнечикъ. Вижу — на костыляхъ какой-то, темный, догоняетъ. Я слышу, какъ онъ тяжко дышитъ, хочу вглядѣться, но лица не видно. Фуражка — къ носу, голова пригнута, шинелька надувается отъ бѣга, хлещетъ палки. Я знаю, что это нашъ, бѣдняга. Такъ его мнѣ жаль, хочу окликнуть... Изъ темноты — возъ съ сѣномъ, огромный, смутный. Претъ на насъ, колышется, шипитъ... закрылъ дорогу, сразу потемнѣло. Голосъ мужика, изъ-подъ земли: — „Держи-ись..Г