Грамматика любви : избранные разсказы

51 босякъ: этотъ воръ-мѣщанинъ можетъ погубить тебя. Ты на такихъ-то не заглядывайся... А потомъ на парахъ за дорогой, тамъ, гдѣ заночевалъ гуртъ, долго пылалъ въ темнѣющей синевѣ вечера желтый жаркій костеръ. Ночь шла — отца все не было. Сидя на порогѣ, Парашка слушала, какъ Володя доитъ на варкѣ, за сѣнцами, корову, и не спускала глазъ съ костра. „Вечоръ наша перепелушка..."—вспомнила она слова старика — и, чувствуя сладкую тоску ихъ, видѣла темнуютемную ночь и робкую перепелку, трюкающую въ темномъ, неоглядномъ разливѣ хлѣбовъ... Все краснѣй горѣлъ костеръ — и онъ, этотъ черноглазый мѣщанинъ, который могъ погубить ее, былъ тамъ, еще близко... Наконецъ ровный, успокаивающій звукъ отцовской телѣжки донесся до ея слуха. Она вскочила въ темную избу и легла, притворяясь спящей. Отецъ подъѣхалъ къ порогу, крикнулъ Володѣ; вошелъ и сталъ что-то вѣшать на стѣну. Зашумѣли сонныя мухи въ рѣшетахъ и ситахъ возлѣ печки. — Батюшка! — негромко позвала Парашка. — Аюшки? — отозвался отецъ вполголоса. — Это какой босякъ бываетъ? — А разуйся хоть ты такая-то, вотъ тебѣ и будетъ босякъ. — Да онъ не босой. Онъ въ полсапожкахъ. — Ну, знать, пропился догола. А гдѣ ты могла видѣть его? Парашка разсказала о прохожихъ, умолчавъ о послѣднихъ словахъ старика. — Знать, бальмашевскій гуртъ гонятъ, — сказалъ онъ, не слушая толкомъ и перевѣшивая наборную узду съ одного колка на другой. — То-то, я гляжу, костеръ горитъ... — А отчего у него лошадь въ крови? — У кого это? — У приказчика. Вся грудь въ струпахъ. — А это оттого, что онъ киргицъ называется,—сказалъ отецъ. — Эти лошади, дочка, злыя, горячія живутъ. 4*