Елань : разсказы

156 вальные, и всѣ матросы. Галдѣла, давая неуклюжіе совѣты, вся третьеклассная публика, свѣсившаяся черезъ металлическія поручни. Кудеяръ не показывался наверху. Должно быть, зрѣлище для него было слишкомъ мелкимъ, нестотощимъ вниманія. — Эти шекснинскіе и моложскіе — ужасъ, какіе охальники — сказала Груня. Впрочемъ, она безъ особенной брезгливости прислушивалась къ виртуозной брани. Наконецъ, пароходъ разошелся съ плотами и двинулся. Понемногу затихла ругань. Палуба опять опустѣла. Гущину съ трудомъ удалось преобороть въ душѣ ту низменную, жалкую, мутно-зеленую робость, которую внушалъ ему Кудеяръ своей фигурой и страшнымъ голосомъ. Торопливо проглотивъ слюну, онъ заговорилъ сдавленнымъ, какимъто чужимъ голосомъ: — А что, если бы намъ, въ самомъ дѣлѣ, Груня... извините, что я такъ фамильярно... Если бы намъ попить чайку у меня въ каютѣ? Вы не подумайте, чтобы я чтонибудь... А? — Ахъ, нѣтъ, какъ же это можно? Дяденька заругается... Къ чужому мужчинѣ... Но глаза ея сказали: „Я пойду. Будь настойчивѣе". — Въ самомъ дѣлѣ... По крайности, тамъ комары не ѣдятъ. Это же общая столовая, а не каюта. Каюта отдѣльно. Понимаете, столовая для общаго пользованія. — Ужъ я, право не знаю... Неловко какъ-то... — Ахъ, милая Груня, что же тутъ неловкаго? Одни глупые предразсудки. Посидимъ, побесѣдуемъ мирно полчасика, и разстанемся добрыми друзьями. А? — Дядя, вотъ только..!—произнесла дѣвушка, нерѣшительно вставая и озираясь. — Ну, что такое, дядя? — расхрабрился Гущинъ. Не съѣстъ же онъ насъ живьемъ. Хотите, и его пригласимъ? — Э, нѣтъ, лучше уже не надо... Боюсь я все-таки. — Господи, да вѣдь ничего особеннаго. Идемте. Пожалуйте. Внизу, въ столовой, Гущинъ позвонилъ пароходному лакею въ грязномъ, вонючемъ фракѣ и велѣлъ принести