Записки Русскаго научнаго института въ Бѣлградѣ

20

Тоже обращене къ старикамъ въ Томской губ.: „Старички-то были стареньке, старички стародавненьюме, они люди были вЪжливые, у нихъ бороды расчесанныя, а усы-то приразглаженные. Вы послушайте разсказу моего, ишшо я буду сказывати, ишшо что приразсказывати, разговоры разговаривати“. Сокращенно въ Новгородской губ.: „Послушайте, да люди добрые, я ли вамъ старину скажу, старину скажу да старо: давную“. Совершенно иная публика слушателей подразумЗвается въ вар!антВ, записанномъ въ Олонецкой губ.: „А не тките-то дВвушки, не прядите молодушки, ужъ вы сядьте послушайте, я вамъ сказку скажу, прибаулушку немаленькую...“ Въ вар!антЪ, который соединяеть разсказъь о КострюкЪ съ рядомъ печальныхъ эпизодовъ, смертью царицы и казнью сына Ивана, и запЪвъ другой, печальный, который могъ быть связанъ съ пЪснью о смерти царицы (№ 29): „Почему де пре утихло-то море синее“ и др. Этотъ запЪ въ извЪстенъ въ рядё вар!антовъ, повЪствующихь о смерти царицы Настасьи, и отсюда начинающихь истор второй женитьбы Ивана Грознаго, но его нЪтъ нигдЪ въ пЪсняхъ, разсказывающихь спешально о МастрюкЪ. В$роятно, эти пфсни ходили отдЬльно, какъ два различные сюжета. Одинъ изъ нихъ быль посвященъ смерти Настасьи Романовны и могъ начинаться печальнымъ зап$вомъ, второй напротивъ былъ выдержанъ въ бравурныхъ тонахъ, говорилъ о дракЪ татарина Темрюка на свадьбЪ Ивана съ Марей Темрюковной, и этому сюжету соотвЪтствовалъ веселый, озорливый запЪвъ. При соединени этихъ двухъ сюжетовъ, которое психологически было не особенно сложно (смерть первой жень, бракъ на другой), или первый запЪвъ бывалъ присоединенъ къ цфлой пЪъснЪ, или зап5въ совсЪмъ выпадалъ. Большинство пЪсень о ТемрюкЪ начинается съ хронологическаго момента: тогда-то происходило то-то. Но при соединени двухъ сюжетовь въ одинъ разсказъ было естественно, что умирающая первая жена предупреждаетъ мужа о томъ, какъ зла та, на которой ему суждено жениться во второй разъ. А такъ какъ уже въ традищи русскаго эпоса имЗлись образы злыхъ женъ (кудесницъ, поляницъ-мотивъ Брунгильды), то и Маря Темрюковна разрисовывается самыми мрачными тонами. Въ № 28 Софья Романовна, умирая, проситъ мужа не жениться на Марьф ТемрюковнЪ изъ проклятой Литвы, потому что ‚принесеть она рубашки красна золота, не могли надЗть на двухъ ясныхъ соколовъ (т. е. царевичей)“, потому что эти рубашки имбютъ свойство разрывать. Въ № 29, также изъ Архангельской губ., Мар!я (Марья Верблюковна) называется „лютой змЪей“ и оказывается поляницей, при чемъ въ этой совершенно безтолковой пЗснЪ она почему-то, вооружившись, закололась. Въ этой же пЪснЪ Иванъ хвалится, что вывель измЪну изъ Кева, такъ что здЪсь, очевидно, былинный сю-