Заря русской женшины : этюды

39 Я думаю, однако, что совершенно излишне изыскивать отдаленныя эпическія внушенія для столь обыкновеннаго бытового явленія русской и восточной жизни, какъ умерщвленіе врага въ банѣ, удобное для преступника, чтобы свалить затѣмъ вину на пожаръ или угаръ. Въ старинкахъ о князѣ Михаилѣ и въ ихъ позднѣйшихъ отраженіяхъ, переводящихъ дѣйствіе уже въ обывательскую безыменную среду, злая свекровь Велѣла банюшку топити, Горючъ камень разжигатл; Молодой княжнѣ на бѣлыя груди клала. Она въ первый разъ закричала, А въ другой то застонала, А въ третій-то замолчала. А въ саратовской и уфимской крестьянской бытовой пѣснѣ мужъ, полюбившій разлучницу, Зарѣзалъ Федоръ Марфу, Схоронилъ ее въ банѣ подъ полочномъ. Скоропостижная смерть въ банѣ была столь обычна, что народная миѳологія изобрѣла даже спеціальнаго демона - душителя, ее производящаго: баенника. А для убійства въ банѣ, народный языкъ выработалъ особый глаголъ: Ты, золовушка моя Аганя, Не забудь меня ты, Марфу, въ банѣ. (См. ниже въ „Птичьемъ грѣхѣ"). Банные пожары, опустошавшіе деревянные города, заставили московскую власть въ XVII столѣтіи вовсе воспретить топку бань, а также печей въ домашнемъ строеніи, съ перваго тепла апрѣльскихъ дней по конецъ августа. Пищу готовить предписывалось въ печахъ - мазанкахъ, удаленныхъ отъ строенія въ огороды, а для