Изабранные разсказы

И выпивъ бокалъ, бросилъ его внизъ. Со слабымъ звономъ распался дивный венеціанскій хрусталь. — Бездна забвенія! ^ Но вы, художникъ, свѣтлой своею кистью увѣковѣчили Имперію/ Онъ всталъ и взялъ его подъ руку. — Идемъ однако. Дамы удивляются, почему нѣтъ съ ними всегдашняго, какъ сказала нынче Шажка, благоуханнаго Рафаэля. — Мона Біанка, — отвѣтилъ Рафаэль, — синими своими глазами сама, напоминаетъ фіалку изъ окрестностей Пармы. И допивъ вино, покорно направился онъ за хозяиномъ*, и покорно усѣлся съ мадонною Біанкой, синеокой Психеей,, въ полукружіи дамъ- и кавалеровъ, собиравшихся въ большой гостиной слушать Бембо. Исполняя выпавшій ему фантъ, длиннобородый, лысый Бембо кратко, ясно и изящнопроизнесъ небольшую рѣчь, въ прославленіе Психеи, вѣчнопрекрасной, женственной души міра, дарующей ласку и. очарованіе. По его словамъ, потому безсмертные принялк ее въ свой сонмъ, что въ иномъ отношеніи она выше даже самой Афродиты — ибо Афродита полдень, свѣтъ и свершеніе, Психея-же лишь легкое дуновеніе, внутренній, какъбы эфирный духъ любви. Рѣчь имѣла успѣхъ. Всѣ зааплодировали. —• Чудно, чудно, — говорили дамы. — Да, недаромъ мессеръ Бембо первый нашъ поэтъ, и первый латинистъ Апостолической куріи! Рафаэль поцѣловалъ ручку моны Біанки. — Синія очи Психеи говорятъ объ эфирѣ небесномъ^ который изливаетъ она на бѣдныхъ смертныхъ. Біанка улыбнулась и погрозила пальцемъ. Въ это время шумная и легкая ватага масокъ ворвалась изъ боковыхъ дверей — завѣяли голубые, черные шелковые плащи, расшитые золотыми звѣздами; таинственно засіяли глаза изъ подъ бархатныхъ полумасочекъ. Зазвучали скрипки. Вихремъ понеслись призраки по залѣ плавно и мѣрно колыхаясь, въ странномъ танцѣ своемъ*.