Изабранные разсказы

40 IX Съ того дня Аграфена стала спокойнѣе, строже; даже барыня удивлялась: „Вы, будто, Аграфена, поумнѣли", говорила и посмѣивалась. Аграфена краснѣла слегка, молчала. Но въ душѣ у нея вставало нѣчто, чего раньше она не знала: будто тѣнь отъ дальняго, жуткаго доходила ей до ногъ и стремилась охватить всю: „Петя меня любитъ, надо бъ свадьбу сыграть, а чего-то боязно". На дворѣ надъ нею зубоскалили, говорили, что вѣшается Петькѣ на шею, да Петька не такой дуракъ, чтобы дать себя бабѣ въ кабалу: пусть бы глядѣла, не равно другую подцѣпитъ. — Всѣ, милая, измѣнщики они, всѣ ироды, была бъ моя воля, всѣхъ бы ихъ на каторгу наладила. Аграфена сердилась. — Петя не измѣнщикъ. Лысая кухарка охала. Мало вѣрила Петру, какъ и другимъ. — Присматривай, дѣвушка, присматривай. Наше дѣло женское. И правда — этого Аграфена не могла отрицать Петръ сталъ какъ-то ускользчивѣй, мимолетнѣй; въ его острыхъ глазахъ мелькало какъ бы чужое, тайное и скрываемое. — Петя, знаешь ты, я за тебя въ огонь и въ воду на адскую муку согласна. Вотъ дослужимъ здѣсь, повѣнчаемся, въ деревню поѣдемъ... Господи, мальчикъ нашъ будетъ розовый, назову его Кирилломъ, буду люльку качать, яснаго моего сокола поминать. И она припадала къ его ногамъ, плакала, цѣловала руки, но онъ былъ равнодушенъ. — Наживу денегъ, уйду на Волгу. Экъ ты, кура, кура. Аграфенѣ нравилось все, даже то, что ея не замѣчалъ. Надрожавшись отъ восторга, жути за ночь, она шла въ бѣлую кухню и, слушая, какъ медленно ходитъ изъ