Изабранные разсказы

еіі было назначено за первымъ переломомъ бытія узнать *еще огни и печали передвечерія. Щ Въ ноябрѣ, среди раннихъ мятелей въ домъ госпожи УІюце пріѣхала барышня Клавдія съ братцемъ. Клавдія приходилась тетушкѣ родственницей, сняла комнату себѣ м братцу отдѣльно — и стала ходить въ музыкальное училище; а братецъ въ гимназію. Клавдіи поставили піанино въ комнату, и теперь нерѣдко въ пустынной квартиръ раздавался Бетховенъ. Оттого, что барышня умѣла играть, она казалась Аграфенѣ не совсѣмъ обыкновенной: точно жило въ ней смутное и слегка загадочное. А въ то же время и простое: сбѣгала внизъ къ ней, могла хохотать, картошку ѣла съ плиты недоваренную, наверху же вносила въ жизнь тетушки нѣкоторый кавардакъ. Но страннѣе всего былъ братецъ, совсѣмъ молоденькій. Тоненькій, тихій, часами просиживалъ онъ въ своей комнатѣ, что-то всегда рисовалъ, тщательно пряталъ, молчалъ и иногда вдругъ густо и безпричинно краснѣлъ. — Нашего Костю никогда не слыхать, — говорила тетушка. — Право, живъ ли, мертвъ ли, не узнаешь. Клавдія улыбалась—точно была съ нимъ въ заговорѣ. Братецъ же, если слышалъ, что при немъ о немъ говорятъ, имѣлъ неопредѣленный и полуневидящій видъ, я потомъ, допивъ чай или кончивъ обѣдъ, вѣжливо благодарилъ и уходилъ въ свою комнату. Занимался уроками, лотомъ много мучительно рисовалъ, потомъ читалъ, ложился спать. Утромъ въ потемкахъ вставалъ и шелъ въ гимназію; и ноябрьскіе дни, заметая снѣгами улицы, свинцовой вереницей брели надъ городомъ; ведя нить жизни дальше, въ глушь, въ черноту ночей. XIV Аграфена уставала. Сзади стояли годы, оттуда сочи-