Изабранные разсказы

47 Отъ этихъ мыслей у ней затуманилась голова. Между тѣмъ близко было кладбище. Оно лежало почти за городомъ, на широкой возвышенности, господствуя надъ всѣмъ. Отъ инеевыхъ деревьевъ оно казалось бѣлымъ облакомъ. На воротахъ кладбища не было ничего написано, но сразу другой воздухъ охватилъ; еще прозрачнѣе, суше, таинственнѣй. Особенно деревья обольщали; о, какъ они замлѣли подъ бѣлѣйшими ризами! Они рождали тишину и миръ, холодный миръ. „Какой тамъ Мунька теперь?11 И нельзя было повѣрить, что не такой же, не хладно-серебряный, не пронизанный молчаніемъ снѣговъ и инеевъ. Аграфена бродила межъ могилъ и чувствовала себя въ странномъ, морозномъ раю; точно вся полегчала и опрозрачнѣла. У ограды дальняго конца она остановилась. Надъ ней вились щеглы, она оперлась на снѣжный паралетъ и глядѣла долго на зарѣчныя дали. И вдругъ въ тишинѣ снѣговъ нѣжащее, острое видѣнье выплыло изглуби и наполнило ее сладкой болью. Назадъ съ кладбища Аграфена возвращалась одна. Проходя по плотинѣ мимо катка на пруду, осѣненнаго вязами, она увидѣла братца; онъ скользилъ увѣренно и стройно на американскихъ конькахъ, а передъ нимъ, убѣгая, несясь, летѣла дѣвушка въ бархатной шапочкѣ. Аграфена чуть пріостановилась; затѣмъ продолжала путь. XVI Въ воскресенье, съ самаго утра, Аграфена ощутила тоску. Она была одна; всѣ ушли и ея мысли, бродя за плавными снѣжинками, летѣвшими съ неба пеленой, погружались во мракъ. Тогда ей пришло на умъ, что она можетъ пить. Первый разъ въ жизни въ тотъ день она пила. Къ вечеру хмель ушелъ. Но остался трепетъ и какъ бы буйность. Въ полусумеркахъ вернулся братецъ, и, какъ ей показалось въ передней, острая мужская дрожь пробѣжала