Книга Іюнь : разсказы

188 Жили тамъ очень милые люди: близорукій молодой человѣкъ, собиравшій грибы съ биноклемъ и двѣ барышни. Одна считалась красавицей, другая уродомъ, но я за много лѣтъ знакомства такъ и не поняла, которая именно красавица, которая уродъ... Воронокъ нервничалъ, пугался грачей, лужъ, кучекъ щебня у краевъ дороги. Поднялся вѣтеръ, загудѣлъ въ телеграфной проволокѣ. Подъѣхала къ усадьбѣ, смотрю — ворота заперты. И никого нѣтъ. А домъ далеко, въ глубинѣ аллеи. Встать и открыть не могу, потому что Воронокъ не дастъ мнѣ снова влѣзть на мой эшафотъ. Покричала, подождала, еще покричала. Деревья качаются, гнетъ ихъ вѣтромъ, начесываетъ вершины, какъ косматые чубы на лобъ. У Воронка грива развѣвается, онъ голову поднялъ, точно прислушивается. И вдругъ, повернулся и скосилъ на меня огромный съ желтымъ, какъ у негра, бѣлкомъ дикій глазъ. Поднялась черная птица, описала въ воздухѣ большой кругъ, точно заколдовала, пронеслась надъ головой и провалилась за лѣсомъ. И такая отъ всего этого потянулась тоска — хоть плачь! Эта вымершая усадьба, мотающіяся деревья, зловѣщая птица и дикій глазъ лошади, испуганный и злой... Чувствую, что боится она чего-то. И вдругъ она сама собой побѣжала подъ горку назадъ. Побѣжала подъ горку и сразу поняла я всѣ Афонины хитрости: почему такъ торопился съ продажей и почему возилъ именно на Горушку таратайку пробовать. На ней только на гору и можно было ѣхать, потому что вся она была неладная съ наклономъ впередъ. Сидѣнье высокое, ноги еле хватаютъ до полу, подушка кожанная, твердая, скользкая, съ сильнымъ покатомъ, усидѣть на ней нѣтъ никакой возможности. Держаться на согнутыхъ колѣняхъ!