Книга Іюнь : разсказы

37 Слово „Катуля" вызвало образъ маленькой толстенькой дѣвочки, веселой и ласковой, въ пузатомъ передничкѣ. Вотъ, если бы она пришла такая. А придетъ пожилая, усталая, озабоченная, чужая. — Ну что же мама, вы пожаловаться не можете, у васъ тепло и свѣтло. — Я и не жалуюсь, другъ мой. Я очень тебѣ благодарна и за тепло и за свѣтъ. У Катули лицо тяжелое, напудренное, подрумяненное. Этой пудрой борется Катуля со старостью, одиночествомъ и тоской. А если бы не убили ея мужа, она теперь съ мужемъ задумывалась бы — кто раньше умретъ: онъ или она. Въ этомъ трагедія любящихъ. Сначала мучаются „кто первый разлюбитъ". Потомъ, подъ старость — кто умретъ. И у нея была трагедія — смерть мужа. Потомъ архитекторъ, который застрѣлился. Какъ его звали? Суета суетъ. Попросту — суетня. Всю жизнь вертятся люди какъ собака за хвостомъ, передъ тѣмъ какъ улечься. Есть великія задачи, конечно, Анна Александровна Столѣшина сама работала „на общественной нивѣ", устраивала библіотеки „на разумныхъ началахъ". Конечно, это пустяки и мелочь, но если даже самаго Коперника посадили въ комнату въ концѣ коридора, больного астмой, въ семьдесятъ восемь лѣтъ, одного — небось тоже историческихъ словъ бы не произносилъ, а, пожалуй, тоже ходилъ бы съ чашечкой за кипяткомъ голоса послушать. Хорошо, когда приходитъ докторъ. Докторъ говоритъ про простое, про внѣшнее, про астму. Ничего торжественнаго въ этомъ нѣтъ. Хуже всего — торжественное. Изъ за этого, если бы даже силы были, нельзя въ церковь ходить. Церковное пѣніе, возгласы, слова значенія великаго и безсмертнаго, отрываютъ отъ земной жизни — а много ли ей, старой, больной, нужно, чтобы оторваться... Надо бороться и держаться крѣпко. Слушать простое, земное,