Книга Іюнь : разсказы

— 42 и еще. И опять загрохотали колеса тяжелыхъ разбойничьихъ подводъ. Огонь — значитъ у него форейторъ съ таганцомъ. Я таганецъ видала нѣсколько разъ Когда вечеромъ уѣзжали отъ насъ гости, всегда снаряжался форейторъ, къ сѣдлу котораго привѣшизалась зажкенная плошка, чтобы освѣщать дорогу... Плошка качалась, вспыхивало красное чадное пламя, зловѣщія бѣжали тѣни по кустамъ и канавамъ. Вотъ и разбойники съ таганцемъ. Я не смѣла кликнуть няню: Какъ перейдетъ она ко мнѣ съ того конца дѣтской черезъ этотъ свѣтъ и грохотъ и разбойничій ужасъ? Утромъ за чаемъ говорили, что была ночью сильная гроза. Толковали еще всякія премудрости о томъ, что шелкъ дурной проводникъ электричества. — У кого есть что-нибудь шелковое, того никогда громомъ не убьетъ, — сказала тетка. — Слава Богу, — подумалъ я. — Слава Богу, что у меня есть шелковая ленточка. Если даже въ лѣсъ заберусь, такъ и тамъ меня громомъ не убьетъ, потому что у няни въ коробочкѣ лежитъ моя ленточка.. Но всѣ эти ученыя мудрости, какъ и весь разговоръ о грозѣ прошелъ спокойно. Впечатлѣніе страшной ночи осталось во мнѣ на всю жизнь не какъ гроза, а какъ разгульный и могучій грохотъ огромныхъ разбоничьихъ телѣгъ, скакавшихъ по булыжникамъ при вспышкахъ зловѣщаго таганца. Слухи о панѣ Лозинскомъ такъ и не смолкли. Разсказывали все новыя и новыя исторіи. Одна изъ нихъ очень всѣхъ растрогала: разбойникъ далъ большое приданное бѣдной благородной сиротѣ.