На морскомъ берегу

19 прекрасные часы покоя. Легкій прибой тихо-тихо нашептывалъ намъ, и дали морскія звали къ себѣ, синѣющія дали. Дремали фелюки, съ уснувшими парусами на реяхъ. Курились берега струйками, какъ въ жаркіе дни — поля. Смотрю на Жоржика. Его худенькое, блѣдное лицо, съ синими жилками, чуть тронуто желтизной загара. Онъ лежитъ на горячей галькѣ, подперевъ голову ладошками, и задумчиво смотритъ вдаль. — Вы какъ думаете, тамъ что? Тамъ еще другія страны? Его манила даль, синѣющая ея безбрежность. Гдѣ-то тамъ, за этимъ синѣющимъ просторомъ, лежали неизвѣданныя страны, — мечталъ такъ Жоржикъ. Сколько разъ разсказывалъ я ему, что теперь всѣ страны уже извѣстны, онъ моталъ головой и повторялъ: — Ну, за-чѣмъ?.. Ну, пусть извѣстны... А мнѣ хочется... мнѣ хочется, чтобы были еще страны... Понимаете, другія, особенныя.? —- Какія же это — особенныя? — Ну... я не знаю. Вотъ, вы опять смѣетесь... А, можетъ быть, есть?.. Вотъ, когда я защурю глаза, такъ вотъ, только ма-аленькая щелочка... вотъ, мнѣ и кажется большаябольшая страна... далеко-далеко!.. Голубая вся, какъ небо. Тамъ цвѣты... Онъ щурилъ глаза. — Большіе-большіе... — И цвѣты голубые? — Нѣтъ... Ну, да. Только у нихъ бутоны бѣлые такіе, изъ снѣга... Ти-ихо тамъ... Смотрите, крабъ!.. Онъ стремительно вскакивалъ и крался за крабикомъ, но хитрый крабикъ пугался его тѣни и убѣгалъ подъ камень. Въ одну изъ такихъ прогулокъ, когда мы спускались съ холма къ морю, Жоржикъ таинственно зашепталъ, показывая пальцемъ:. — Смотрите, это онъ! Онъ опять чего-то шаритъ... Мы спустились къ морю. Шагахъ въ десяти отъ берега, по колѣно въ водѣ, стоялъ старикъ. Вѣрно подмѣтилъ Жоржикъ: его голова тряслась — отъ старости, должно быть. Время порядкомъ-таки согнуло его и сильно потрепало его костюмъ. На его головѣ какъ-то сиротливо сидѣла совсѣмъ прогорѣвшая соломенная шляпа съ порванными полями. Засученные штаны во многихъ мѣстахъ были заплатаны, а изъ 2*