Отецъ Иоаннъ Кронштадтскій

21 нищетѣ и, кажется, въ это время онъ научился съ особенной болью чувствовать чужую нужду, болѣть о чужой бѣдности и нищетѣ; онъ больше всего грезилъ о томъ, что когда вырастетъ, то выведетъ отца и мать изъ нужды и поможетъ всѣмъ. Въ Ванѣ развивалась болѣзненная чуткость къ страданію. Школьная мудрость оказалась для него еще труднѣе начальнаго ученія. Ласковой помощи матери около него не было, учителя мало заботились о томъ, чтобы помогать ученикамъ. Школьное дѣло шло плохо. Онъ работалъ цѣлые дни и всетаки не успѣвалъ. Поэтому, движимый пламенной вѣрой въ Бога, онъ однажды, ложась спать, особенно горячо помолился Богу, прося Господа просвѣтить его умъ къ разумѣнію ученія. Молитва вѣры кроткаго и смиреннаго мальчика была услышана и Господь обильно излилъ на него дары Святаго Духа. Вотъ что пишетъ объ этомъ самъ о. Іоаннъ: „...Ночью я любилъ вставать на молитву. „Всѣ спятъ... тихо. Не страшно молиться и молился я чаще всего о томъ, чтобы Богъ далъ мнѣ свѣтъ разума на утѣшеніе родителямъ. И вотъ, какъ сейчасъ помню, однажды, былъ уже вечеръ, всѣ улеглись спать. Не спалось только мнѣ, я по прежнему ничего не могъ уразумѣть изъ пройденнаго, по прежнему плохо читалъ, не понималъ и не запоминалъ ничего изъ разсказаннаго. Такая тоска на меня напала: я упалъ на колѣни и принялся горячо молиться. Не знаю, долго ли я пробылъ въ такомъ положеніи, но вдругъ точно потрясло меня всего. У меня точно завѣса спала съ глазъ, какъ будто раскрылся умъ въ головѣ и мнѣ ясно представился учитель того дня, его урокъ; я вспомнилъ даже о чемъ и что онъ говорилъ. И легко, радостно такъ стало на душѣ. Никогда не спалъ я такъ спокойно, какъ въ ту ночь. Чуть свѣтало, я вскочилъ съ постели, схватилъ книги и, о счастье, — читаю гораздо легче, понимаю все, а то, что прочиталъ, не только все понялъ, но хоть сейчасъ и разсказать могу. Въ классѣ мнѣ сидѣлось уже не такъ, какъ раньше: все понималъ, все оставалось въ памяти. Далъ учитель задачу по ариѳметикѣ — рѣшилъ и учитель похвалилъ меня даже. Словомъ, въ короткое время я подвинулся настолько, что пересталъ уже быть послѣднимъ ученикомъ. Чѣмъ даль¬