Память : стихи

бовъ») и по своеобычнсй, лихорадочной смЪси его тоски, проходящей всю гамму отъ той чистой и легкой печали надъ горстью пепла до мрачнаго унытя («кто скажеть мертвому: спъши?»), — съ бодретвующей настороженностью препоясанной по чресламъ воли, будто все ждущей, какъ моль, которая должна сжечь и возродить его, какого-то знамевя, чьегото тайнаго зова. Но онъ не меланхолически Гамлеть. напрашиваюцийся у судьбы на несоизмЪримый съ его духовнымъ закономъ, на духовно непосильный ему подвигъ. Правда, и его «разумъ мърить вседневный обмань», но онъ знаетъ, что недостаточно обличить ложь или зло жизни, что требуется собственное внутреннее овладфые истиной. Внутреныйй законь, уже чуемый въ душ, какь рфяв1е серафима. долженъ открыться влачашемуся въ пустынф мрач: ной, блуждающему по темному лЪсу въявЪ, направить его путь и руководить его дЪйствемъ. И не самосильнымъ домысломъ можно извлечь изъ своего глу: хо проростающаго навстрфчу ему сознанйя этотъ законъ. ибо «отъ себя вы не можете творить ничего». но это будеть дфломь благодати.

ПТестикрылая мучитъ душа Безнадежно двурукое т$ло... Разумъ мЪфрить вседневный обманъ; Троростаетъ сознан1е глухо.

10