Родное

17 А, пускай... Можно и на Костино, и на Барашково, и на трубу можно, — не уйдутъ со своего мѣста. Можетъ, и поромъ наладятъ. И въ полѣ ночевать можно... И опять заплескала и закачала, втягивала въ себя, парила вешнимъ дыханьемъ даль ■— манила. Глядѣлъ на нее Кочинъ — синѣло-голубѣло; глядѣлъ на солнечныя вербешки, на долгія лужи-стекла, — и чуялось въ разливающемся весеннемъ днѣ, въ плескахъ и шорохахъ, что гдѣ-то здѣсь бьется и для него никогда не стихающее родное сердце. 1920-1930 г.г. Родное. 2