Родное

40 лужками, подымутся на горку, мимо скита. А тутъ и монастырь. И хорошо будутъ пѣть въ лѣсу. II. Была у Лаврухиныхъ въ Ключевой просторная, въ два двора, усадьба. Наѣзжалъ иногда старикъ поглядѣть, провѣдать сестру Арину; поправлялъ, пообстраивалъ, помогалъ деньгами. Осталась Арина вѣковухопбобылкой въ отцовомъ дворѣ, доживала восьмой десясятокъ. Былъ у Арины пчельникъ, сидѣлъ на пчельникѣ, за дворомъ, двоюродный братъ по матери, Иванъ Захарычъ, безпріютный. Былъ у Арины и огородъ, и посылала она въ Москву деревенскаго гостинцу: то меду, то огурчиковъ, то рѣпы, — чтобы не забывали. Живали у ней по лѣтамъ сироты-внучки, Миша и Санечка, под опечные Николая Данилыча, дѣти меньшого сына Данилы Степаныча. Взяли этого сына изъ запаса въ японскую войну, и не воротился онъ. Только и узнали о немъ Лаврухины изъ бумаги воинскаго начальника, что убитъ въ ночной перестрѣлкѣ у деревни Синь-Ху. И гдѣ ни справлялись, узнавали все то же: убитъ подъ Синь-Ху. Вотъ его дѣти и гащивали у Арины. Кормила она ихъ молочной лапшой и творожниками и заставляла читать четьи-минеи. И когда пришло старику на умъ отъѣхать на родину, на покой и поправку, наказалъ Николай Данилычъ перестроить домъ. Съѣздилъ самъ послѣ Рождества, указалъ, какъ что нужно, а чуть пообтаяло, послалъ артель плотниковъ и маляровъ, и въ мѣсяцъ поставили они новый просторный домъ изъ толстыхъ сосновыхъ бревенъ, вывели широкую застекленную терасу, вставили въ окна цѣльныя, бемскія, стекла, раздвинули садикъ подъ окнами и кругомъ обнесли рѣзнымъ полисадомъ, наставили бѣлыхъ скворешенъ и вертунковъ на