Родное

41 крышѣ. И порадовалась Ключевая, что ѣдетъ Лаврухинъ на родину. Хорошо имѣть въ Москвѣ сильнаго земляка, а еще .лучше такого, какъ Данила Степанычъ. Изъ многихъ дворовъ служили у него по постройкамъ десятниками и приказчиками, парильщиками и молодцами въ баняхъ, водоливами на водокачкахъ и кочегарами у котловъ. Изъ году въ годъ посылала Ключевая воза съ березовыми вѣниками и вязаныя изъ тростника подстилки для -бань, отдавала ребятъ въ услуженіе, ставила дѣвочекъподросточковъ въ няни и горничныя Лаврухинымъ и роднѣ ихъ по городу. Помнили въ Ключевой, какъ окрутила было Дуняшка Богомолова средняго сына Данилы Степаныча, а онъ померъ отъ скоротечной чахотки опился портвейномъ. А то бы въ шляпкахъ ходила! Кой-кого еще помнилъ Данила Степанычъ. Было на Ключевой два-три старика, съ которыми когда-то игралъ въ бабки и рюхи на своей улицѣ, было двѣ-три старухи, съ которыми когда-то ломалъ грибы по лѣсамъ и хоронился въ Медвѣжьемъ Врагѣ по весеннимъ ночамъ. Были мужики у него на работахъ, которыхъ, бывало, диралъ за вихры. Помнилъ еще иные дворы въ Шаловѣ и Маньковѣ: то свояки, то сваты чьи-то. Теперь по травянымъ улицамъ ползала и попрыгивала новая Ключевая, новые дворы встали, повыгорѣли и повымерли старые, и затерялась память о многомъ... И вотъ опять старый Лаврухинъ сталъ близкимъ. Хоть ни у кого не прибавилось ничего, а все-таки веселѣй стало: все-таки на виду больше! И еще, какъ совсѣмъ обтаяло и отошла земля, пригналъ Николай Данилычъ садовника съ возомъ посадокъ; и только степлѣло и прилетѣли скворцы, повеселѣли въ клейкихъ листочкахъ топольки, зелено закудрявились березки, тронуло бархатцемъ крыжовникъ, смородину и .малину, и засверкало солнце въ серебреномъ шарѣ на клумбѣ, въ піонахъ. Заселились веселые, какъ изъ кости