Родное

86 Илюшка сидѣлъ на табуреткѣ въ травѣ, выставивъ лаковый сапогъ и уставясь на что-то передъ собой, и частилъ на трехрядкѣ, встряхивая плечомъ, туго обтянутымъ широкимъ ремнемъ гарм^ньи. Къ вечеру пришелъ со стадомъ Хандра-Мандра, скоро напился и игралъ на жалейкѣ веселое. А когда сталъ плясать, вышли всѣ гости смотрѣть, что раздѣлываетъ Хандра. А у него разошлись всѣ спленки и хрящички, выламывался на травкѣ, загребалъ съ земли рваной шапкой, путался и хрипѣлъ, притопывая: Конь копытомъ землю бье-оть, Бѣлъ камушекъ вышибаетъ... Какъ стемнѣло, гармонистовъ пригласили въ садикъ, поставили передъ ними бутылку рябиновки, и они весь вечеръ очень складно играли польки и вальсы, а молодежь, хоть и тѣсно было, начала танцы. А на задворкахъ кричала перепившаяся родня. Да и въ саду было хорошо. Хорошо выпили и тесть-булочникъ, и Коровинъ, и батюшка изъ Горбачова: подпоили его Сережа съ докторомъ. Хоть и немолодой уже былъ батюшка, а совсѣмъ разошелся, говорилъ барышнямъ любезныя слова и пѣлъ теноркомъ хорошую пѣсню, которую теперь забыли: „Пче-олка златая, Что-о ты жужжишь? Все вкругъ лета-я-а, Мнѣ-э го-воришь?..“ Сынъ останавливалъ, шепталъ на ухо, а батюшка ругалъ его лошадиной головой и кричалъ, что „вышелъ изъ орбитъ!" Весело было всѣмъ, такъ весело, что даже Данила Степанычъ выпилъ со сватомъ-булочникомъ двѣ рюмочки наливки. А булочникъ, тоже немолодой, все