Битеф

поиск Удивительно, как быстро в Москве после премьеры становится известно, что надо и что не надо смотреть становится известно, что надо и что не надо смотреть в театре. Восьмой раз знаменитый Театр им. Шота Руставели приезжает в столицу. Пора бы, кажется, привыкнуть. Но нет, в дни гастролей об ныл на устах у всех, кому дорога сцена. В чем же загадка притягательности этого театра, захватившего столь многих в свой заколдованный » круг « ? Прежде всего, разумеется, она не могла состояться, если б мы не увидели сильнейшую труппу с такими уникальными актерами, как наступательный, бурный и раскованный Рамаз Чхиквадзе, тонкий, несколько » таинственный « Георгий Гегечкори, необычайно внутренне подвижный, одаренный Жанри Лолашвили и плените ьная в своей искренности, в артистичности пластики и конечной простоте Иза Гигошвили. Совершенно очевидно стало также, что такая труппа требует высокого класса режиссуры: Роберт Стуруа и Темур Чхеидзе эти имена запомнит отныне театральная Москва. Я уверен, что сам основатель театра, неистовиый Котз Марджанишвили был бы доволен своими талантливыми наследниками. Я всего лишь трижды вступал в круг их исканий, но они были столь определенны в своих воплощениях, что не почувствовать этого было нельзя. В сущности, уже в »Мачехе Саманишвили« пьесе, возникшей из повести писателя Давида Клдиашвили, этот поиск был достаточно ясно сформулирован. . . На сцене, перед нами небольшой исторический музей. На стендах распластаны черная черкеска, алый старинный женский наряд и традиционный белый грузинский шарф. На другом стенде сабли, на третьем рога для вина и старые растрепанные книги. Входят элегантно одетые актеры современные люди, и решают » сыграть « одну из этих забавных книг. То, что национальное заключено не в сарафэанах и кокошнике как писал в свое время Гоголь, не в черкеске и не в изогнутых турьих рогах для застолья, демонстрируют они убедительно и вместе с тем неотделимо от того брехтовского, то есть несколько остраненного к персонажам отношения людей, принадлежащих уже к совсем иному мышлению и иной эпохе. Впрочем, это так естественно, ведь артисть Георгий Гегечкори всего лишь »читаете, повесть. Правда, on, как и другие, порой так увлекается, что совсем »влезает в шкуру « мрачноватого Платона Саманишвили сына престарелого и величественного Бенина Саманишвили, решившего неожиданно жениться. Снедаемый страхом перед будущим претендентом на наследство, Платон решает сам стать светом своего отца. Он хочет

найти немолодую невесту, что была бы уже некогда в браке и не имела детей. И вот начинается уморительная кутерьма. С момента, когда в нее включестся Кирилэ (его с упоением, в бешеном ритме все нарастающей »лезгинки« играет Р. Чхиквадзе), она приобретает какой-то химерический характер : рядом с угрюмым Г. Гегечкори они скачут на воображаемых лошадях, врываются на свадьбы, »возмущают спокойствие« провинциально-»интеллектуальных « салонов. . . Наконец, любитель пиров Кирилэ этот Ноздрев грузинской сцены, выстрелив для эффекта из пистолета в воздух, изчезает так же внезапно, как и возникает. А искатель бесплодной невесты находит в конце концов милую немолодую женщину, которая, вопреки всем » запрограммированным « намерениям, проносит в дом своего му жа новорожденного наследника. Г. Гегечкори дочитывает книгу. Прост и печален его рассказ об отце, что умер от потрясений, о его одинокой подруге и о своем антигерое, в котором артист угадал не только ослепление стяжательской страстью, но и стыд, быть может неосознанный, за свою »мертвую душу«. Так жанровая комедия превращается в нечто неизмеримо большее: она говорит о мире, где рождение человека несчастье! Анекдот оборачивается трагедией. Такой мир должен быть изменен! » Кваркварэ « гротескная композиция, составленная из пьес классика грузинской литературы П. Какабадзе и поставленная Р. Стуруа. Само решение пространства сцены сразу же дает нам понять, что речь здесь пойдет о вещах серьезных. На сцене плаха, некая голгофа истории: рядом с гигантским крестам мусорная свалка, ларь, оклеенный газетами. » Голгофа « окружена металлической сеткой не то спортивный стадион, не то загон для скота, не тогюрьма. Где-то в небе парят святые, (фотографии бюргеров из семейноги альбома и свернутый портрет. Таков несколько чрезмерно зашифрованный театром мир, где мы вскоре увидим белую клоунскую маску »человека с тысячью лиц« Кваркварэ. Этот политический авантюрист, »сменивший семь вер«, стремительно меняет обличье. Метаморфозы Рамаза Чхиквадзе, уверенно балансирующего в сфере эксцентриады и гротеска, поразительны: то это босоногий » пророк « в белом хитоне, обещающий людям рай на земле, то »революционер« на час, »венценосец« на минуту, »жертва« и палач, »полководец« контрреволюционных армий в дни временного правительства и современный экстремист в желтой кофте с иероглифами, наконец фюрер и глава некоей хунты: »Я лгу, это язык, понятный людям«. »Кваркварэ« это моноспектакль Рамаза Чхиквадзе. Все остальные ему лишь »подбрасывают мячи для удара«. В том числе и вожак восставших Севастий, что особенно досадно. Впрочем, у него в пьесе нет роли. История возвышения, славы и падения Кваркварэ читается вполне узнаваемо и современно. Напраасно в финале спектакля, в то время как джепророк, трепеща от страха, медленно, »рапидом«, поднимается на