Богомолье

168 Горкинъ указываетъ Санѣ, какъ понимать леестрикъ: первая мѣта — цѣна, крестикъ за ней — за упокой, а колечко — за здравіе. За долгими чистыми столами въ просторныхъ сѣнцахъ служки пишутъ гусиными перьями: оскребаютъ съ исподцевъ мучку и четко наводятъ по-церковному. Ходимъ изъ церкви въ церковь, прикладываемся и ставимъ свѣчи. Въ большомъ соборѣ смотримъ на Страшный Судъ, — написано во всю стѣну. И страшно, а не оторвешься. Монахъ разсказываетъ, за какіе грѣхи что будетъ. Толстый, зеленый змѣй извивается въ огненной гееннѣ, и на немъ всѣ грѣхи прописаны, и голые грѣшники, раскаленные докрасна, терзаются въ страшныхъ мукахъ; а эти, съ песьими мордами и съ рогами, наскакиваютъ отовсюду съ вилами, — зеленые, какъ трава. А наверху, у Бога, свѣтлые сонмы ангеловъ вѣшаютъ на златыхъ вѣсахъ злыя дѣла и добрыя, — что потянетъ? — а души взираютъ и трепещутъ. Антипушка вздыхаетъ: — Го-споди... и царей-королей въ адъ тащутъ, и къ нимъ не снисходятъ, изъ уваженія!.. Монахъ говоритъ, что небесная правда — не земная: взыщется и съ малыхъ, и съ великихъ. Спрашиваемъ: а толстые кто, въ бархатныхъ кафтанахъ, за царями идутъ, цѣпью окручены, въ самую адову пучину? — А которые злато пріобрѣтали, и зла-то всякаго натворили, самые богачи-купцы. Ишь, сколько за ними бѣсы рукописаній тащутъ! Горкинъ говоритъ, со вздохомъ: — Мы тоже изъ купцовъ... Но монахъ утѣшаетъ насъ, что и праведные купцы бываютъ, милостыню творятъ, святыя обители не забываюъ — украшаютъ, и милосердный Господь снисходитъ. Я спрашиваю, зачѣмъ раскаленная грѣшница лежитъ