Богомолье

176 — А моему... — ласково называетъ мое имя, крестикъ, крестикъ... Смотритъ и ласково, и какъ-то грустно въ мое лицо, и опять торопливо повторяетъ: — А моему ... крестикъ, крестикъ ... И даетъ мнѣ маленькій кипарисовый крестикъ благословеніе. Сквозь невольныя слезы, — что вызвало ихъ? не знаю, — вижу я свѣтлое, ласковое лицо, цѣлую крестикъ, который онъ прикладываетъ къ моимъ губамъ, цѣлую блѣдную руку, прижимаюсь губами къ ней, Горкинъ ведетъ меня, вытираетъ мнѣ слезы пальцемъ и говоритъ радостно и тревожно будто: — Да что ты, благословилъ тебя... да хорошо-то какъ, Господи,., а ты плачешь, косатикъ! на батюшку-то погляди, порадуйся. Я гляжу черезъ наплывающія слезы, сквозь стеклянныя струйки въ воздухѣ, которыя растекаются на пленки, лопаются, сквозятъ, сверкаютъ. Тамъ, гдѣ крылечко, ярко сіяетъ солнце, и въ немъ, какъ въ слѣпящемъ свѣтѣ, — благословляетъ батюшка Варнава. Я вижу Ѳедю. Батюшка тихо-тихо отстраняетъ его ладошкой, отмахивается отъ него, какъ-будто, а Ѳедя не уходитъ, мнется. Слышится звонкій голосъ: — И помни, помни! Ишь ты какой... а кто жъ, сынокъ, баранками-то кормить насъ будетъ?.. Ѳедя кланяется и что-то шепчетъ, только не слышно намъ. — Богъ проститъ, Богъ благословитъ ... и Господь съ тобой, въ міру хорошіе-то нужнѣй!.. И кончилось. Мы собираемся уходить. Домна Панферовна скучная: ничего не сказалъ ей батюшка, Анюту только погладилъ по головкѣ. А Антипушкѣ сказалъ только: — А, простачокъ... порадоваться пришелъ! Антипушка радъ, и тоже, какъ и я, плачетъ. И всѣ мы рады. И Горкинъ, — опять его батюшка на¬