Богомолье

34 надъ его лбомъ хохолъ, будто считаетъ тоже. Я глотаю горячій чай, а часы-то стучатъ-стучатъ. Почему розовый паръ надъ самоваромъ, и скатерть, и обои..? Темная горбатая икона „Страстей Христовыхъ1* стала, какъ-будто, новой, видно на ней Распятіе. Вотъ отчего такое... За окномъ — можно достать рукой — розовая кирпичная стѣна, и на ней полоса отъ солнца: оттого-то и свѣтъ въ передней. Никогда прежде не было. Я говорю отцу: — Солнышко заглянуло къ намъ! Онъ смотритъ разсѣянно въ окошко, и вотъ свѣтлѣетъ его лицо. — А-а... да, да. Заглянуло въ проулокъ къ намъ. Смотритъ — и думаетъ о чемъ-то. — Да... дней семь-восемь въ году всего и заглянетъ сюда къ намъ въ щель. Дѣдушка твой, бывало, все дожидался, какъ долгіе дни придутъ... чай всегда пилъ тутъ съ солнышкомъ, какъ сейчасъ мы съ тобой. И мнѣ показывалъ. Маленькій я былъ, забылъ ужъ. А теперь я тебѣ. Такъ вотъ все и идетъ... — говоритъ онъ задумчиво. — Вотъ и помолись за дѣдушку. Онъ оглядываетъ переднюю. Она уже тусклѣетъ, только икона свѣтится. Онъ смотритъ надъ головой и напѣваетъ безъ словъ любимое — „Кресту Твоему... поклоня-емся, Влады-ыко-о“ .. . Солнышко уползаетъ со стѣны. Въ этомъ скользящемъ свѣтѣ, въ напѣвѣ грустномъ, въ ушедшемъ куда-то дѣдушкѣ, который видѣлъ то же, что теперь вижу я, — чуется смутной мыслью, что все уходитъ ... уйдетъ и отецъ, какъ этотъ случайный свѣтъ. Я изгибаю голову, слѣжу за скользящимъ свѣтомъ ... — вижу изъ щели небо, голубую его полоску между стѣной и домомъ ... и меня заливаетъ радостью. — Ну, заправился? — говоритъ отецъ. — Помни, слушаться Горкина. Мѣшочекъ у него съ мелочью, бу-