Вечерній звонъ : повѣсти о любви

144 ней этой дѣвичьей скромности, что на десять дѣвицъ хватитъ и еще останется нашимъ дамамъ. Сижу и думаю: какъ къ этому созданію Божьему фамилія, Боголюбова, подходитъ! Прямо нѣчто божественное, ангелоподобное. Личико, въ сіяніи румянаго вечера, такое радостное и кроткое, что оторваться невозможно. Смотрѣлъ-бы всю свою жизнь и больше ничѣмъ не занимался. Ну, ей-Богу что-то совершенно неземное! — Почему вы молчите? Скажите что-нибудь!—говоритъ вдругъ мнѣ Леночка. И вотъ досада: въ разговорахъ съ другими дамами и дѣвицами я за словомъ въ карманъ не лѣзу. Пожалуй, даже мало уступлю въ этомъ и самому Платону Фаддѣичу. А вотъ тутъ, съ Леночкой, точно и самый даръ слова потерялъ. Не могу и не знаю что ей сказать. Словно лошадь стреноженная: словами-то скокъ! скокъ! а все на одномъ мѣстѣ. А почему? Леночкина красота всякую смѣлость мысли разрушаетъ Хочется необыкновенныя слова говорить, особенныя. Не какъ со всѣми прочими особами женскаго полу. А возвышенными словами и говорить надо что-нибудь возвышенное. А ничего возвышеннаго не придумаю. Начнешь возвышенными словами про погоду, про здоровье, про уху, про знакомыхъ, — и чувствуешь, что все это неподходящее къ твоимъ чувствамъ: въ чувствахъ умиленность красотою и мандолины играютъ, а слова летятъ, какъ чурбашки, когда мальчишки въ „городки" играютъ... Вотъ когда я позавидовалъ образованности Платона Фаддѣича! Сколько угодно у него возвышенныхъ словъ на всѣ случаи человѣческой жизни. Скажетъ тоже, а выходитъ торжественно и болѣе чѣмъ прилично. Началъ, было говорить про свой знаменательный въ моей жизни день, когда я почитаю себя какъ бы на небеси, но Леночка не поняла и я запнулся и перескочилъ на темноватую тучку, что вылѣзала за Волгой, изъ-за лѣса. — Не было-бы, говорю, дождичка...